| Да, говорил Герман Федорович бархатным своим баритоном, пришла пора подумать о национальном символе! Но что же сегодня будет символизировать нашу с вами страну? Не жупел государственности хотим мы водрузить на площадях — отнюдь нет! Подумать следует не о тоталитарном символе — но об интеллектуально-гражданственном. Что-нибудь возвышенное, в духе наших перемен. Уж вы, голубчики-интеллигенты, не подведите, придумайте что-нибудь этакое, прогрессивное! Ведь время-то какое боевое, а? Вы сегодня передовой отряд общества! Так ораторствовал Басманов, а Аркадий Владленович Ситный, министр культуры, строго косил на своих подопечных — не подвели бы, и одновременно растягивал сочные губы в улыбке понимания, обращенной к Басманову. Мало что могло больше воодушевить и вместе с тем развеселить — некогда опальных художников, нежели предложение создать общественный символ. Ах, вот оно что! Теперь, значит, нашего мнения спрашивают, ехидно заметил Первачев. А куда им, сукам, деваться без интеллигенции, сказал грубый Пинкисевич, своего-то мозгу нет. Требуется создать нечто аутентичное современному дискурсу, сказал Дутов, размышляя про некоторые кляксы на своем последнем холсте. Полагаю, сказал Первачев, пришла пора поставить памятник интеллигенции. Точно, возбудился Пинкисевич, на месте Дзержинского — Сахарова забубеним! Вот как повернулось, оказывается, ликовал Дима Кротов, ну если так, — прижали, стало быть, наши хваленые спецслужбы! Если так, давайте тогда академика Андрея Дмитриевича из мрамора изваяем! Не будет ли это неким несоответствием, осторожно сказала Роза Кранц, не содержится ли в проекте мраморного истукана, посвященного интеллигенции, некоего противоречия? Перформативная контрадикция, так сказать. Зачем из камня ваять фигуры тех, кто хотел сделать жизнь легкой и свободной? Интеллигенция стремится избавить общество от истуканов, а значит памятник ей самой должен быть легким и ненавязчивым. Что-нибудь с элементом игры и фантазии. Стремовский, мастер инсталляции, немедленно предложил проект фонтана. Почему фонтана? А потому, что это возрождает петровско-екатерининскую традицию парково-фонтанной России, которая мила нынешним преобразователям, сказала находчивая Голда Стерн. Фонтаны Петергофа — разве не именно это символизирует наш поворот к ценностям Просвещения? Так говорил Стремовский, и художники подхватили шутку. Что требуется русскому народу? Просвещение. А Просвещение — это фонтаны. Значит, народу нужны фонтаны, не так ли? Говоря шире, само Просвещение является в известном смысле фонтаном, обобщил Петр Труффальдино. Мы задыхались в коммунистической России, со смехом сказал Стремовский, так пусть струи фонтана освежают российскую атмосферу! Создать следует нечто, не уступающее фонтану Треви в Риме, так сказал Яков Шайзенштейн, пусть монументальностью скульптурная группа привлекает туристов. И героем надо сделать не рабочего, не колхозницу, — но интеллигента, воскликнул Аркадий Ситный, интеллигент во втором поколении: папа его был секретарем парторганизации Театра Моссовета. Я предлагаю в качестве темы выбрать дуэль Пушкина, наиболее трагический эпизод русской культуры, сказал Стремовский под общий смех. Подать этот эпизод надобно в жизнеутверждающем ключе — в соответствии с духом времени. Самый водоем надо исполнить в виде речки — дуэль состоялась на Черной речке, не так ли? А персонажи будут стоять по колено в воде. Напустим в воду зеркальных карпов, золотых рыбок, вставил Первачев, нехай мужики с похмелья ловят. Дантес должен стрелять в Пушкина из водяного пистолета, сказала Свистоплясова, пусть водяная струя бьет поэту в живот. Представляете? Из живота Пушкина хлещет другая струя воды, символизирующая кровь. Вот это фонтан так фонтан! А вокруг, сказал Первачев, стоят друзья поэта и квасят. Чем не идея для фонтана? Открыли бутылки и льют в себя водяру. Нет, они рыдают, и слезы летят во все стороны, засмеялся пухлогубый министр культуры. Всем своим румяным видом он показывал, что времена нынче либеральные, он сам, правительственный чиновник, охотно посмеется вместе со всеми. |
