События, о которых я здесь рассказываю, происходили во время боёв на Халхин-Голе. Наш полк считался в ту пору молодым. Он был только что сформирован из двух эскадрилий подмосковной истребительной бригады и одной забайкальской. Забайкальцами командовал капитан Овчинников.

Воспитанные московскими парадами, столичные лётчики держались в плотных строях, они открывали огонь с дистанции в тысячу метров и никогда не забывали обратного компасного курса… По-другому вели себя забайкальцы. Видно, долголетняя пограничная служба выработала у этого народа совсем иной стиль, обострила в них чувство ответственности. Забайкальцы дрались с ожесточением и упорством, смело шли на сближение, они не признавали плотных строёв и дальних огневых дистанций. Даже в общем полковом строю овчинниковскую экскадрилью невозможно было спутать с любой другой.

— Они страшно недисциплинированные, — говорили о них москвичи.

Забайкальцы отмалчивались.

Накануне происшествия в штабе шло совещание. Это было обычное будничное совещание, в котором принимало участие человек десять — двенадцать.

Неожиданно поднялся командир забайкальской эскадрильи капитан Овчинников. Он был невысок ростом, подвижен, его легко можно было б принять за подростка, когда б не петлицы на воротнике с тёмно-красной «шпалой» на голубом поле.

— Дальше так продолжаться не может! Нам нужны шарфы. Посмотрите, что делается…

Он расстегнул ворот гимнастерки, и все увидели, что мальчишески тонкая шея капитана стёрта в кровь.

— Мы делаем по восемь вылетов в день. Чтобы драться, нужно смотреть по сторонам, головой крутить надо! Ещё неделя — и парашютные лямки к чёрту перетрут нам шеи.

Кто-то засмеялся. Это окончательно вывело Овчинникова из равновесия. Срывающимся голосом он выкрикнул:

— Кому-то смех, а кому-то слезы! Здесь не парад! Может быть, некоторые и прилетели сюда за орденами, а мы работаем. Создайте нормальные условия…

— Товарищ капитан, я вполне понимаю вашу юношескую горячность, больше того — я вам сочувствую, — спокойно произнёс майор-интендант, — но шарфики пока что не предусмотрены номенклатурным списком лётного обмундирования. Подходящих подшипников для облегчённого… э-э-э… голововращения наша промышленность пока тоже не выпускает. Видно, придётся вам как-нибудь так обходиться.

Вполне довольный собой, тучный, лысеющий майор сел.

Овчинников как-то сразу сник, махнул рукой и отвернулся к окну, так и позабыв застегнуть гимнастерку…

Обо всем этом я вспоминал по дороге на аэродром.

Лётное поле встретило меня глухим рёвом моторов. Эскадрилья Овчинникова взлетала по тревоге. Девять курносых «И-16», «ишаков», уходили в направлении Тамцака. Наперехват.

Они вернулись минут через сорок. Сдерживая радость, стараясь не выходить из рамок устава, Овчинников докладывал:

— Сбито четыре самолёта противника. Потерь в эскадрилье нет. Ранен лейтенант Казурии. 

Он стоял передо мной ещё возбужденный боем, задорный, смелый капитан, и теребил концы ярко-красного шелкового шарфа.

— Это что — скатерть?

— Так точно, у комиссара со стола стащили. Порезали — всем хватило.

Командир обязан быть строгим и справедливым — так требует служба. Однако на этот раз мне не помог бы ни один устав. Подсказало сердце: «Молчи». И я смолчал.

Вскоре за подразделением капитана Овчинникова установилось неофициальное наименование: «пионерская эскадрилья».

«Пионеры» с честью несли это имя: они отлично дрались, крепко дружили и славились особенной дальнозоркостью в боевых вылетах.