— Ну… Чем до этого.

— Этого чего? — уточнил Уилт, стараясь выиграть время и хоть что-то понять. Пока ясно одно: он в больнице и голова у него забинтована. А больше ничего не ясно.

Флинт замялся, и Уилт сразу усомнился в своей невиновности.

— До происшествия, — сказал наконец инспектор.

Мысли Уилта забегали. Какого еще происшествия?

— Мне не кажется, что это так, — изрек он. Это казалось вполне разумным ответом на не очень понятный вопрос.

Инспектору казалось иначе. Он уже начал терять нить разговора и, как всегда с Уилтом, чувствовал, что увязает в болоте полнейшей бессмыслицы. Хоть бы раз проклятый идиот выразился четко и ясно.

— Вам не кажется, что это так? Что это значит? — строго спросил Флинт и весьма неубедительно улыбнулся. Что совсем не помогло делу.

Уилт, проявляя сверхосторожность, ответил:

— То самое.

— «То самое» что?

— Что я и сказал. То самое, — повторил Уилт.

И вновь улыбка сошла с лица Флинта. Он наклонился поближе:

— Слушайте, Генри, я только хочу знать…

Больше ничего сказать не удалось — Уилт решил применить новую оборонительную тактику и вдруг воскликнул:

— Кто такой Генри?

На лице Флинта выразилось сомнение. Он так и застыл с полусогнутой спиной.

— Кто такой Генри? Вам хочется знать, кто такой Генри?

— Да. Сам я никаких Генри не знаю. Кроме королей и принцев, конечно, но их я точно не знаю, правильно? Мы же не знакомы, да и откуда бы?… Вы вот знакомы с королями? А с принцами?

На секунду сомнение на лице инспектора сменилось уверенностью, которая, в свою очередь, снова обернулась сомнением. С Уилтом ничего нельзя знать наверняка — впрочем, и это утверждение в данных обстоятельствах выглядит сомнительным.

— Нет, не знаком. Ни с королями, ни с принцами. И знакомиться не собираюсь. Я только хочу знать…

— Вы это уже второй раз говорите, — резонно заметил Уилт. — А я только хочу знать, кто я такой.

Тут в палату протиснулась Ева. Она прождала достаточно долго и не собиралась ждать еще два часа, тем более в их поганой комнатенке для посетителей. Нет! Ее место — возле мужа.

— О, дорогой! Тебе очень больно? Да, мое солнышко?

Уилт, чертыхнувшись про себя, открыл глаза.

— Ваше какое дело? Кто вам тут «дорогой»?

— Но… Господи! Милый, я твоя жена, твоя Ева!

— Жена? Какая жена? У меня нет никакой жены, — простонал Уилт. — Я… я… я вообще не понимаю, кто я и что за человек.

Инспектор Флинт, который успел отойти в сторонку, всем сердцем согласился с последним замечанием. Он тоже не понимает, что за человек Уилт. И никогда не поймет. За годы знакомства удалось выяснить только одно: Уилт — самый отъявленный прохвост, какие только ему встречались, и это при том, что он столько лет в полиции. С Евой вот, которая сейчас заливается слезами, всегда понятно, на чем стоишь, а точнее, лежишь — в яме, в самом низу. В этом смысле Уилт тогда говорил правду. Ну и семейка! Прежде всего, сверху, проклятущие четверняшки. Дальше Ева, со всеми своими материальными благами — как сказал про нее в свое время адвокат Уилта, «это все равно что жить с посудомоечным стиральным пылесосом, который думает, что способен думать». И вечно носится с какой-нибудь завиральной, так называемой «философской», идеей. Даже для «Гринписа» ее активность оказалась чересчур воинствующей. Смотритель станции выбраковки тюленей в Уортком-Бэй, давая в суде показания против Евы, кричал со своей каталки: да таких «гринпизд» еще поискать! И вообще так матерился, что его едва не привлекли за неуважение к суду, правда, потом пожалели из-за плачевного состояния.