До хулиганства дело не дошло. Черчилль решил использовать более надежное средство выражения недовольства. Пятого октября он взял слово в палате общин. Это выступление, продлившееся сорок пять минут и прошедшее при полном парламенте, станет одним из самых популярных публичных мероприятий с участием политика во второй половине 1930-х годов. Редкое описание деятельности Черчилля этого периода обходится без цитирования «мощного и благородного», как выразился Рой Дженкинс, выступления. В то время как Чемберлен в своей речи по радио описал ситуацию в Чехословакии, как «конфликт в отдаленной стране между людьми, о которых мы не знаем ничего», Черчилль смог, благодаря своему таланту и воображению, приблизить ощущение трагедии, чтобы ее ощутили даже те, кто никогда не думал о Чехословакии.

Результатом «недальновидных» решений Чемберлена стало унизительное и позорное предательство Чехословакии. «Не пройдет и нескольких лет, а может, даже месяцев, как мы станем свидетелями поглощения этой страны нацистским режимом». Это заявление прозвучало как предсказание. Таким оно и было. Пройдет всего год, и, напоминая о своем недавнем выступлении, Черчилль поведает слушателям о том, что приносит нацистская Германия «подчиненным ее власти народам». Прибегая к «всевозможным методам духовного, социального и экономического гнета», нацисты закрыли все университеты, в том числе старейший в Центральной Европе Карлов университет, разграбили клиники и лаборатории, изъяли из библиотек или уничтожили труды чешских писателей, закрыли более двух тысяч журналов и газет, отправили в концентрационные лагеря выдающихся деятелей науки и искусства, ограбили земли и церкви, а также увезли в Германию все продовольствие и движимое имущество.

Произошедший осенью 1938 года захват Чехословакии имел тяжелые последствия и для других стран. Сложившаяся ситуация открыла для Гитлера прекрасные возможности «вовлечения всех при-дунайских государств в сложнейшую систему политических отношений, организованных Берлином». Фактически без единого выстрела фюрер стал главой половины Европы. Отныне «Великобритания и Франция поставили под угрозу свою безопасность, и даже независимость».

Черчилль не просто ударил по гвоздю — он вбил его по самую шляпку. По его мнению, именно Чемберлен нес основную ответственность за случившееся. Общая оценка его деятельности сводилась к тому, что «премьер-министр и его зарубежные коллеги избавили германского диктатора от необходимости воровать куски пирога со стола украдкой — вместо этого они преподнесли ему весь пирог целиком, да еще на блюдечке с голубой каемочкой»*.

Почему столь унизительное обращение и позорное поражение стало возможным? Причина в изначально неправильно выбранных установках и «нравственной слабости». «Попытки подкупить нацизм, как и любое другое проявление нравственной импотенции, приведет лишь к тому, чего мы так боимся и надеемся избежать». Черчилль был не единственный, кто приходил к подобным выводам. За несколько лет до его выступления Карл Ясперс написал, что тем, кто «хочет любой ценой предотвратить войну, все равно придется в нее вступить, причем слепо, когда окажется, что создана такая ситуация, при которой неизбежно уничтожение или рабство».

Черчилль считал, что государственные деятели, особенно те из них, кто собирается вершить мировую политику, должны уметь говорить «нет». В этой связи он любил приводить афоризм Александра Македонского, что «народы Азии были так легко обращены в рабство, потому что не были способны говорить „нет“». «В этом одном-единственном слове, символизирующем протест, заключается, по сути, ответ на вопрос, что должны делать нации, отстаивающие принципы свободы и прогресса, толерантности и доброй воли», — объяснял политик.

После войны он еще раз вернется к Мюнхенскому соглашению, решив рассмотреть этот эпизод беспристрастным взглядом и вынести «некоторые принципы морали и поведения, которые могут послужить руководством в будущем».