|
Признание ошибок всегда дается тяжело. Особенно когда совершивший их человек возглавляет правительство и является автором, выразителем и главным исполнителем внешнеполитической доктрины. В большинстве случаев такого признания или даже простого осознания не происходит вовсе. Чемберлен отказывался признать свое поражение, негодуя от собственного бессилия и перекладывая основной груз неправоты на потомка Мальборо. По его мнению, все выступления и заявления Черчилля «в девяноста процентах случаев демонстрируют его умение обманывать себя, когда он этого хочет», и его полнейшую неспособность принять отличную от него точку зрения.
На самом деле упорствовать продолжал Чемберлен. Он планировал установить «превосходные отношения» с Франко, помочь скреплению отношений между Францией и Италией, а также начать разоружение. И это в то время, когда в кулуарах стали все громче звучать недовольства работой правительства в решении важнейшей задачи повышения обороноспособности страны. Виноваты в этом были многие, но основную ответственность возлагали на Инскипа. «Инскип определенно должен оставить свой пост», — записал в дневнике дипломат Оливер Харви (1893–1968). По его мнению, на эту должность необходимо назначить Черчилля. Но тот же Харви признавал, что «премьер скорее умрет», чем пойдет на такой шаг. Черчилль также не питал особых надежд. За несколько дней до парламентских дебатов относительно подписанного в Мюнхене соглашения он принимал у себя в Чартвелле двадцатишестилетнего продюсера Би-би-си Гая Фрэнсиса де Монси Бёрджесса (1912–1963). Да, да, это был именно тот Гай Бёрджесс, в будущем сотрудник MI-5 и Форин-офиса, который вместе с Кимом Филби (1912–1988), Дональдом Маклином (1913–1983) и Энтони Блантом (1907–1983) станет членом знаменитой «Кембриджской пятерки», успешного детища советской разведки*. В тот день в Чартвелле беседа была посвящена не секретам Соединенного Королевства, а мрачным размышлениям хозяина поместья. Он поделился, что к нему «за советом и помощью» обратился президент Чехословакии Эдвард Бенеш. «Но какой ответ я могу ему дать? — сокрушался Черчилль. — Я пожилой человек без власти и без партии. Что я могу ему посоветовать и какую помощь оказать?» Бёрджесс назвал красноречие политика. «Мое красноречие! Ах, да… герр Бенеш может на него рассчитывать в полном объеме. Но что еще я могу ему предложить, мистер Бёрджесс?» Собеседник не знал, что ответить. Возникла пауза, которую прервал сам политик. «Вы молчите, мистер Бёрджесс. И правильно делаете. Что еще я могу предложить герру Бенешу? Только одно: моего сына Рандольфа, который уже проходит подготовку, чтобы стать офицером». Беседа Черчилля с Бёрджессом продлилась несколько часов. Молодой человек был удивлен, что за все это время не раздалось ни одного телефонного звонка. Мир, казалось, забыл о Черчилле. И в общем-то понятно почему. Прошло почти два года после отречения Эдуарда VIII. Европа сотрясалась под ударами тевтонского молота, прочертившего новые границы. Черчилль выступил против сдающего позиции правительства — и вновь проиграл. Который уже раз за последние девять лет! Поражения всегда опасны. Особенно в политике. Особенно когда они следуют одно за другим. Особенно когда уходит время. Тридцатого ноября Черчиллю исполнилось шестьдесят четыре года. Год — до формального выхода на пенсию. Окружающие стали замечать, что возраст начал оказывать влияние и на этого исполина. Во время одного из обсуждений в палате общин Черчилль обвинил Хор-Белиша в самодовольстве. Последний это так не оставил и попросил обидчика конкретизировать свои претензии: «Когда и где?» «Я никогда не прихожу на заседания неподготовленным», — ответил Черчилль и начал рыться в своих записках, перемежающихся с вырезками из газет. На поиски ушло некоторое время, что не добавило основательности критическому замечанию. |
