— Не могу больше ждать. До встречи с тобой я не знал, что такое бывает, теперь…

И вдруг она засмеялась.

— А ведь ты эгоистище! Подумай, сын Саломеи, мать Марики и другие так и останутся роботами навсегда, если ты погибнешь. И почему нельзя просто так любить? Я была в разлуке с мужем больше десяти лет, ничего не знала о его жизни. Но ведь не умерла. Я делала своё дело!

— У тебя была надежда на встречу!

— Нет, не было, потому что при Будимирове никто не знает, будет ли через секунду жив! Я просто любила. И тебе никто не запрещает, чтобы жить, держать в себе это чувство. А там Бог поможет. Обязательно Он подарит тебе твою женщину. С лабораторией попробую помочь.

Роберто пошёл прочь, ни слова не сказав.

Она всё ещё была лёгкой. Но что-то в ней изменилось. Слова Цветаевой материализовались: физически она ощущала в душе присутствие тех, кого под её внимание отдал Бог. Беременность лишь обострила это чувство: их всех носила Магдалина в себе. Клала одну руку на грудь, другую на живот, согревала растущее в ней, оберегала. Ходить стала медленно. Самая большая радость — улыбка того, кого она успокоила, в кого вселила веру в возрождение.

Бунт Карела, решение Роберто уйти сбили пафос с её восторженности. Возомнила: всесильна! Вопрос для размышления.

Она забредала в комнату Роберто, сидела за его столом. Поселил его Адриан рядом с собой, на той же лестничной клетке, лабораторию поместил прямо под носом у Будимирова.

— Как странно устроена жизнь, — сказал ей при встрече Адриан. — Мы все на волоске. Вызови меня Будимиров на ковёр: ведь узнает, несмотря на парик, родинку и тёмные очки! Но мы для него рабы, те же роботы, зачем ему до нас опускаться?! И доверяет мне. Я его надёжный пёс, лаю, когда прикажет, кидаюсь исполнять команды. И то, что Роберто, предавший его, укравший его тайну, тут же, рядом с ним… ведь смешно!

Следующим взбунтовался Поль.

Но прежде она родила Алину.

Ей нравилась физическая боль. Казалось: она рождает сразу всех своих детей.

Роды принимала Вера. Тиля ей помогала.

— Смотри-ка, тужишься, как рожавшая, — говорит Тиля. — Чего смеёшься? Не больно, что ли?

— Больно, но сладко, — бормочет она, сосредотачиваясь на своей боли. Она очень старается под голосами Тили и Веры дышать так, как они велят. Роды оказались трудной работой.

Об именах с Адрианом не говорили. Родится мальчик, назовут Адрианом, девочка — Алиной.

Родилась девочка.

Золотистые волосы. И глаза — цвета их речки.

Дочка жадно захватила в себя всё лучшее от своих дедов и прадедов, от отца. Казалось, улыбка прилеплена к лицу как нос, как губы. К ней шли зарядиться радостью и взрослые, и дети. У неё оказалось много нянек. И самой главной стал Ганя.

Он оставался очень худым, хрупким, но у него раскрылся характер. Он ушёл от Раисы в отсек к Полю и первым бежал на занятия с ним. Подражал Полю во всём: попросил, чтобы стригли как Поля, говорил так же тихо, чуть с растяжкой. Его прозвали йогом, потому что, как и Поль, он мог долго не дышать и при этом вовсе не испытывал дискомфорта. Когда, наконец, Алина родилась и Тиля позвала всех познакомиться, он подбежал первый. Осторожно протянул руку и коснулся чуть влажных ещё волос. «Здравствуй! — прошептал он. — Я ждал тебя».

Он носил Алину на руках, любил читать ей, петь песни, что пели Роза и Троша. Говорил голосом Поля перед медитацией: «Ну-ка, представь себе розовый закат. Я помогу тебе. Видишь в книжке розовый цветок? А теперь сделай его светлее, темнее, разгляди все оттенки, которые есть на свете. Закрой глаза и смотри на розовый цвет».