– Трудно было без тебя, Варя. А это так… решаемо.

Она едва слышно вздохнула, прижалась щекой между его лопаток, обняла, засунула ладонь в ворот рубашки. Тёплый и родной. Ее Тишка.

Он понимал ее, как никто. Выучил все ее словечки и жесты, и всё-всё, даже то, как она подносит чашку с чаем к губам. И сейчас он понял, почему Варя так прижалась к нему, чего она хочет, почему ее тёплое дыхание согрело его спину между лопатками. Слишком долго ждал, наверное, этого момента.

В последнее время он места себе не находил, а ведь всё самое трудное осталось позади. Теперь, когда у них есть здоровая жизнерадостная малышка, собственный дом и вообще всё, что только можно пожелать, ему хотелось выть. Ресторан бы отдал, чтобы вернуть ту, его прежнюю Варежку. Хотя бы на час. Чтобы один час она была только его. Чтобы любила и только на него смотрела.

Нет, он не ревновал жену к дочери. Марфута – его свет и солнце, и он ее обожает. И готов горы разрушить и мир наизнанку вывернуть ради ее благополучия и здоровья. Но ведь всё уже хорошо. Неужели ему теперь не полагается хоть капля любви и ласки? Он понимал, что Варе пришлось стократ труднее, чем ему. Матери при рождении ребёнка всегда в такой ситуации труднее, чем отцу. Но всё же уладилось. А ему хоть волком вой.

– Тиша… – Она потёрлась щекой о его спину. – Пригласи меня в ресторан, а?

Вот тут он чуть и в самом деле не завыл. Нет, все-таки показалось, и не так он всё понял. Грудь под ее ладонью мерно поднялась и опала.

– В ресторан? Давай. Я тут один неплохой ресторанчик знаю. Кормят вроде бы сносно. Кухня русская, антураж соответствующий.

– Да? И как он называется? – поддержала его игру Варя.

– «ТинЪ». У меня даже пара флаеров туда есть.

– Флаеры… – хихикнула она. – Это здорово. Надо воспользоваться. Завтра сходим?

– Хорошо, – согласился он, веря, что его голос звучит ровно и не выдаёт разочарования.

– Ти-и-ш… – Она еще потерлась о его спину щекой, и еще плотнее прижалась так, что он остро почувствовал ее всю – и грудь, вжавшуюся ему ниже лопаток, и живот, и бёдра, прижавшиеся к его ягодицам. И руку просунула еще дальше в ворот рубашки, взъерошила пальцами короткие волоски. – Тишенька, до завтра так далеко… Может, ты угостишь меня сегодня… чем-нибудь домашним?

Он резко вывернулся из ее рук. Не стал заглядывать в глаза, проверять показалось или нет? Всё к чёрту! Он жадно припал к ее губам.

А она ответила.

Оторвал их друг от друга какой-то звук. Они с виноватым видом одновременно метнули взгляды на детскую кроватку. Марфа Тихоновна безмятежно спала, никак не реагируя на то безобразие, которым в метре от нее занимались ее родители. Они сообразили, что кто-то из них застонал, потеряв голову от наслаждения.

– Всё, блин! – негромко рыкнул Тин, подхватывая жену на руки. – Пошли супружеский долг отдавать, Варвара Глебовна!

Она не ответила, только обняла его за шею крепче. Слова были уже излишни.

В ту ночь Марфа Тихоновна решила, что она уже достаточно большая девочка и может проспать до семи утра без перекусов. Да и куча гостей накануне утомили девчушку.

А вот родители ее в ту ночь так и не заснули толком. Наперегонки, жадно, взахлёб, боясь хоть на секунду отпустить, недодать, недосказать. Не расплетая объятий, не отпуская рук, не отрывая взглядов, не размыкая губ, они возвращались друг к другу, навёрстывая упущенное, стараясь полной мерой и чашей – любить.

Уснули они только под утро, прижавшись друг к другу и надёжно сплетясь в объятии. Уснули так сладко и крепко, что Марфуше пришлось продемонстрировать весь свой богатый вокальный диапазон, прежде чем утомлённые любовью и лаской родители соизволили открыть глаза.