– Скажи же что-нибудь. Скажи, Микеле! Ты ведь у нас не молчун.

   На мгновение Микеле отвернулся, скользнул взглядом по затянутому дымкой горизонту, островку Сан-Микеле и лежащему вдалеке городу. Потом снова посмотрел на сестру,но уже не гневно, как секундой раньше, а с отчаянием пережившего горе человека.

   – Да, я знал! – крикнул он. – Конечно, знал! Мне ведь полагается все знать, верно? Такая у меня обязанность. Заниматься вашими проблемами. Решать вопросы. Потому что сами вы ничего сделать не можете. Ни ты. Ни он. – Микеле кивнул в сторону Габриэля, стоявшего в стороне с безучастным видом. – Ни наш несчастный, бедный Уриэль. Как по-твоему, что бы он сделал, если бы я рассказал ему об этом? Если бы сказал, что его жена забеременела? И от кого? От своего вонючего братца. Что бы он тогда сделал?

   Сжав кулаки и тяжело дыша, Рафаэла стояла перед ним и… молчала.

   – Вы уверены? – вмешался Фальконе. – Насчет ее брата? Она вам сказала?

   – Мне говорить не надо, – угрюмо ответил Микеле. – Мы все знали, что между ними было.

   – Было, но давно, – заметил Коста. – Доказательств их связи в последнее время у нас нет.

   – Нет? А вы спросите у нее! – рявкнул Микеле, тыча пальцем в сестру. – Она знает. Она слышала. Только сказать Уриэлю тоже не посмела.

   Рафаэла покачала головой. По ее щекам уже катились слезинки.

   – Я ничего не знала наверняка. Только предполагала. Может быть, и ошибалась. Может быть, у нее был не Альдо.

   – Тогда кто? Чьего ублюдка она носила? – загремел Микеле. – Во всяком случае, не Уриэля. Да и какая разница? Она все равно пришла ко мне и умоляла помочь. Вытащить ее из дерьма. И я согласился. Я все устроил. Сделал так, что она избавилась бы от ребенка. И если вам так интересно, могу сообщить – договорились на сегодня. Оплата вперед. Вряд ли клиника согласится вернуть деньги.

   – Мы имели право знать, – упрямо повторила Рафаэла.

   – А вот она так не думала! – раздраженно бросил Микеле, и Коста с удивлением заметил слезинку, блеснувшую в единственном живом глазу. – Я не хотел этого, Рафаэла. Не хотел. Но Бог возложил ношу на мои плечи, и я не могу уклониться. Мне очень жаль. Очень, очень…

   Голос дрогнул. Серое, постаревшее лицо дрогнуло, исказилось. Микеле отвернулся, и Коста услышал приглушенное, вырвавшееся из-за стиснутых губ рыдание.

   – Микеле, – прошептала Рафаэла и, стремительно подавшись вперед, крепко обняла брата. – Микеле…

   Они застыли на краю пристани, поддерживая друг друга на глазах у трех полицейских и двух плотников с самодовольными ухмылками на хитроватых физиономиях. Габриэль сидел в стороне, точно потерявшийся ребенок, и смотрел на лагуну.

   – Я же предупреждал, – с горечью пробормотал Коста, повернувшись к Фальконе. – Такие разговоры не для посторонних.

   Как ни странно, инспектор согласно кивнул. Похоже, разыгравшаяся сцена тронула и его.

   – Я слышал, Ник. Извини. Правила, которые срабатывали в Риме, здесь не действуют. Господи…

   Плотники потянулись к мосту. Определенно отец и сын, подумал Ник, глядя им, вслед. В их лицах было то характерное для обитателей Мурано выражение, которое свойственно заговорщикам. Выражение, отгораживающее их от остального мира.

   – Теперь уже не важно, – проворчал Фальконе, по-прежнему не спуская глаз с Рафаэлы.