А мужчины, выряженные в зеленые бархатные платья, как раз развлекались подобным образом. Сэмюэля воспитали в убежденности, что существует два типа женщин: хорошие женщины – к ним относились жены, матери и тетушки, которые не проявляли особо страстных чувств, да, вероятно, и не имели их, и особы, имевшие и откровенно проявлявшие чувства на публике, приводя всех в замешательство. Но мужчина, вырядившийся как эти последние особы, был выше понимания инспектора.

Размышления о женщинах и о любви навеяли ему воспоминания о Грейси Фиппс. Невольно перед его мысленным взором ожило ее радостное личико, угловатая фигурка, проворные, быстрые движения… Она была миниатюрна – все платья ей приходилось ушивать да укорачивать – и слишком худощава на вкус большинства мужчин. Это была не слишком-то, в общем, фигуристая девушка – не более чем скромный бутон, таивший в себе надежду на будущее цветение. Полицейский и сам не думал, что ему могут понравиться женщины такой наружности. Но Грейси отличалась исключительной душевностью и стойкостью, резкостью язычка, смелостью и остроумием.

Телман даже представить не мог, что именно она думала о нем. Устроившись на сиденье омнибуса, курсирующего по набережной, он припоминал с необычайно мучительным ощущением одиночества, как сияли ее глаза, когда она говорила о том ирландском слуге, с которым они познакомились в Эшворд-холле и который затем оказался замешанным в ужасном преступлении. Сэмюэлю не хотелось разбираться в том, чем вызвано то мучительное ощущение. Он предпочел избежать этого осознания.

Поэтому инспектор сосредоточился на том, что именно ему следует выяснить в речной полиции о приливах и отливах и о том, откуда могла начать дрейф лодка, оказавшаяся к рассвету у Лошадиной переправы.

В конце дня Телман зашел на Кеппель-стрит в дом Питта доложить о полученных сведениях. Несмотря на тепло и чистоту, сам дом казался на редкость пустым без женщин, обычно суетившихся на кухне или в комнатах второго этажа. Не слышалось ни веселых детских голосов, ни легких, быстрых шагов, никто не напевал знакомые песенки, готовя что-то у плиты… Гость почувствовал, что ему не хватает даже строгости Грейси, вечно предупреждавшей его о том, чтобы он не наследил своими грязными ботинками, ничего не разбил и «не устраивал тута беспорядок».

Инспектор уселся за кухонным столом напротив хозяина, потягивающего чай и ощущавшего странную опустошенность.

– Итак? – подбодрил его Питт.

– Не слишком-то, в общем, полезные сведения, – ответил Телман.

На столе не было привычных домашних кексов – только жестянка с покупным печеньем. А это далеко не одно и то же.

– Нижняя точка отлива у Лондонского моста приходилась на три минуты шестого утра, а выше по течению отлив закончился немного позже. В районе Баттерси отлив достиг своего нижнего положения в четверть седьмого.

– А прилив? – спросил Томас.

– В четверть двенадцатого вчерашним вечером у Лондонского моста.

– И, значит, на час и десять минут позже у моста Баттерси…

– Нет, всего лишь на двадцать минут позже; вероятно, за двадцать пять минут до полуночи.

– И какова же скорость течения? Как далеко могла пройти наша плоскодонка?

– Это другой вопрос, – пояснил Сэмюэль. – Отлив длится примерно шесть и три четверти часа, а прилив продолжается всего лишь пять с четвертью часов. Судя по всему, та лодка могла дрейфовать со скоростью не более двух с половиной миль в час, но, с другой стороны, во время отлива появляются мели или отмели, где она могла и подзастрять…

– Но не застряла, – заметил Питт. – Если б это произошло, она не могла бы сдвинуться с места до очередного прилива.