— По-моему, я кое на что набрела! — выпалила я, не дав ему и рот раскрыть. — Нет, пока не могу ничего сказать, всего лишь подозрения. Но если моя догадка подтвердится, я вам перезвоню! Если сегодня от меня сообщений не будет, значит, я обманулась, но завтра позвоню как обычно.

Старину Шмидта, разумеется, переполняли вопросы, однако я быстро пресекла его восторженный лепет. У меня не было времени. Если к коктейлю не объявлюсь в гостиной, меня могут начать искать, а мне не терпелось проверить свою безумную догадку, и сейчас — самый удобный момент! Дождь загнал всех в дом, и другого такого случая может не представиться...

Дверь студии Луиджи была закрыта, но не заперта. Я нажала на ручку, и дверь легко подалась. Оказавшись внутри, я смахнула с лица капли и осмотрелась в поисках выключателя.

В синеватом сиянии флюоресцентных ламп студия выглядела холодной и неуютной, напоминая мансарду голодающего студента-художника. Возвышение для натурщика покрывал потертый, пыльный бархат, стулья имели такой вид, будто их жевала гигантская собака. Дождь барабанил по стеклянной крыше, словно ведя в бой незримых воинов.

Я вытащила несколько холстов, стоявших на стеллажах вдоль стены. Луиджи прошел в своем творчестве несколько «периодов». Как и у Пикассо, у него был голубой период. Как его знаменитый тезка Караваджо, он экспериментировал со светотенью. Юноша испробовал пуантилизм и кубизм, подражал Ван Гогу, смешивая мастихином множество красок. Эта странная подборка доказывала, что мальчик способен рисовать в любом стиле, но она также доказывала, что он настоящий одержимый. Так почему же Луиджи не попробовал силы в скульптуре?

На длинном столе у окна лежала всякая всячина: тюбики с краской, склянка со скипидаром, банки с льняным маслом, заляпанные краской тряпки... и папка с этюдами. Стеклянную крышу прорезала вспышка молнии, но я отмахнулась от стихии, как от назойливой мухи.

Этюды...

Наброски были плохи, в этом не оставалось никаких сомнений. И все же в них сквозило что-то неуловимое...

Я долго вглядывалась в рисунки, перебирала этюды, рассматривала любительские изображения людских голов, животных, частей тела и лишь спустя какое-то время поняла, в чем дело... Луиджи имел плохое представление об анатомии, он не владел ни композицией, ни формой — это бросалось в глаза. И тем не менее... И тем не менее один рисунок был восхитителен! Женская головка, нарисованная карандашом... Прекрасный, точный рисунок, сделанный твердой рукой мастера.

Где-то я уже видела что-то подобное. Определенно видела! Где же?.. Так и есть! Я с трудом сдержала ликующий вопль. Вспомнила... Галерея Барджелло во Флоренции. Скульптура работы Мино да Фьезоле.

Вот оно что... Луиджи был плохим художником, но первоклассным копиистом!

Я аккуратно сложила рисунки обратно в папку и принялась обыскивать мастерскую.

Люк обнаружился под насестом для натурщика. Массивный деревянный помост оказался на колесиках. Должно быть, эта штука как-то фиксировалась, иначе натурщики катались бы по комнате туда-сюда. Странно, но помост был не закреплен... Почему же Луиджи не позаботился о столь важной детали? Вероятно, потому, что люком пользуются гораздо чаще, чем самим помостом.

Внизу находилась небольшая, но полностью оснащенная мастерская. Кое-какие инструменты я видела впервые в жизни, но многие остались неизменными со времен Средневековья, а все, что касается того времени, — моя стихия. Резцы, штампы, молоточки, паяльник...

Меня захлестнуло возбуждение.