— И как далеко эта сволочь смогла забраться?

— Как раз это Дэвид и выясняет сейчас в Вашингтоне. Пока только знаем наверняка, что Шакал раскопал что-то о Алексе Конклине и Мо Панове из тех кошмаров, что творились в Гонконге и Цзюлуне.

Она рассказала о фальшивых телеграммах и ловушке, устроенной Шакалом в Балтиморском Луна-парке.

— Я полагаю, что Алекс обеспечит их прикрытие или как там это у них называется.

— На круглые сутки, я уверена. За исключением Мак-Алистера, который не знал всего, Алекс и Мо были единственными, кто был в курсе того, где находится Дэвид и что он был… О, Боже, даже язык не поворачивается произнести это имя! — Мари резко опустила свою кружку с кофе на столик, расплескав половину.

— Успокойся, сестренка, — Джонни протянул к ней руку и накрыл ей руку Мари. — Конклин знает, что делает. Дэвид всегда говорил, что Алекс лучше всех. Полевик — так он называл его. Настоящий разведчик.

— Ты не понимаешь, Джонни! — воскликнула Мари, стараясь овладеть своим голосом и эмоциями, ее глаза метали яростное пламя. — Дэвид никогда не сказал бы такого. Дэвид Вебб не знал об этом! Это мог сказать только Борн, а значит, он вернулся, понимаешь… Это хладнокровный монстр, которого они создали, снова в голове Дэвида. Ты не знаешь, что это такое. Его глаза смотрели сквозь меня и видели то, что я не видела. Голос — тихий и ледяной, совершенно чужой голос. В эти минуты он казался мне незнакомым человеком.

Джон сделал свободной рукой жест, пытаясь ее успокоить.

— Перестань, прошу тебя, — сказал он нежно.

— Что? А дети? Джеми?.. — Мари в испуге оглянулась.

— Нет. Дело в тебе, Мари. Что ты ждала от Дэвида? Что он замурует себя в вазе династии Минь и будет представлять себе, что он и его семья в безопасности, так что ли? Ох, милая леди, любите вы это или нет, но мы, парни, считаем, что охранять свою пещеру от тигров — наша кровная задача. Видишь ли, мы полагаем, что лучше подготовлены для этого природой. В случае опасности в нас просыпается могучая животная сила, уродливая и беспощадная, но что делать, такой уж мы народ. Именно это сейчас происходит и с Дэвидом.

— И когда только это мой братишка успел заделаться философом? — спросила Мари, пристально изучая лицо брата.

— Это не философия, девочка. Я просто знаю это, и все тут. Большинство мужчин такие, простите нас, милые дамы.

— Не извиняйся. Женщины знают, откуда что берется. Иначе и быть не может. Поверишь ли в то, что твоя высокообразованная сестра, вращавшаяся некогда среди светил экономики в Оттаве, визжит как резаная, если находит мышку под кухонным столом, и падает в обморок при виде крысы?

— Не могу не согласиться с тем, что образованные женщины откровеннее и самокритичнее прочих.

— Я целиком и полностью согласна с тем, что ты сказал, Джонни, но ты упустил из виду одну вещь. За эти пять лет Дэвид ощутимо поправился, и с каждым месяцем ему становилось все лучше и лучше. Вероятно он никогда не смог бы полностью излечиться, его душевные раны были чересчур глубоки и многочисленны, но припадки ярости полностью исчезли. Его одинокие прогулки в лесу, из которых он возвращался с избитыми в кровь о стволы деревьев руками, безмолвные, сдавленные рыдания в его кабинете среди ночи, когда он не мог вспомнить, кто он и что совершил, думая о себе самое худшее, все кануло в прошлое, Джонни! Мы впервые увидели вместе солнце, живой, чистый солнечный свет, понимаешь меня, братишка?

— Да, конечно, — угрюмо ответил Джон.

— То, что происходит сейчас, может вернуть все снова, и это ужасает меня больше всего!

— Будем надеяться на то, что все скоро кончится.