– Только не мертвым! – вскричал я.

– Конечно нет, – успокоил меня Раффлз. – Тогда нам и незачем будет отсюда линять. Но если все-таки придется, то лучше всего во вторник, когда корабль должен выйти в море, что бы там ни случилось. Однако я не думаю, что нам придется прибегнуть к насилию, ведь насилие – признание в собственной некомпетентности. Сколько раз я ударил человека за все эти годы? По-моему, ни разу. Но я всегда был готов даже кого-нибудь убить, если не будет другого выхода.

Я спросил, как он думает незамеченным проникнуть в кабину фон Хойманна, и его глаза сразу зажглись азартным огнем.

– Залезай на мою койку, Зайчонок, и сам все увидишь.

Я взобрался наверх, но не увидел ровным счетом ничего. Тогда Раффлз протянул руку и постучал по вентиляционному люку размером примерно полметра на двадцать пять сантиметров. Он открывался наружу, в вентиляционную шахту.

– Вот это, – тихо произнес он, – и есть наши с тобой «врата удачи». Можешь посмотреть, если хочешь, однако ты мало что увидишь, поскольку люк открывается не очень широко. Но если вывернуть пару винтов, то он распахнется полностью. Сама шахта, как видишь, практически бездонна: внизу грузовой трюм, а наверху световой люк мостика. Вот почему все надо провернуть, пока мы в Генуе, – во время стоянки в порту вахту на мостике не несут. Вентиляционный люк прямо напротив нас ведет в каюту фон Хойманна. Придется снова вывернуть пару винтов, а на балке очень удобно стоять, пока работаешь.

– А вдруг нас заметят снизу? – испугался я.

– Очень маловероятно, что кто-то окажется в трюме поздним вечером. А проверять это слишком рискованно. Самое главное – чтобы никто нас не видел, после того как мы войдем в каюту. Вахтенные будут время от времени осматривать коридоры и палубы – они-то и сделаются нашими свидетелями. Черт подери, ну и загадку мы загадаем всему свету!

– Если фон Хойманн не станет сопротивляться.

– Сопротивляться? Да он просто не сможет! Он пьет много пива, чтобы лучше спать, и нет ничего проще, чем набросить маску с хлороформом на лицо крепко спящему человеку. Ты и сам как-то раз это проделывал, только тебе неудобно об этом вспоминать. Фон Хойманн полностью отключится, как только я просуну руку в его люк. А потом я проползу внутрь прямо по его брюху, дорогой мой Зайчонок!

– А я?

– А ты будешь подавать мне все необходимое и удерживать тылы на случай всяких неожиданностей, ну и вообще оказывать всяческую моральную поддержку. Не сочти за комплимент, Зайчонок, но стало так трудно работать в одиночку, с тех пор как ты сделался праведником!

Раффлз сказал, что фон Хойманн перед сном обязательно закроется на щеколду, которую Раффлз обязательно откинет перед отходом. Он также рассказал о других уловках, к которым прибегнет, чтобы направить сыщиков по ложному следу. По его мнению, когда он проникнет в каюту немца, искать жемчужину особо долго не придется. Она хранится где-то рядом с фон Хойманном, он чуть ли не на себе ее носит. Разумеется, я спросил, откуда он все это знает, и мой вопрос поверг его в некоторое замешательство.

– Это очень старая библейская история, Зайчонок. Не помню, из какой она книги, но точно из Ветхого Завета. Так вот, повествует она о несчастном Самсоне и обманом одолевшей его Далиле.

Произнес он это с таким серьезным видом, что я несколько опешил, но тем не менее сразу понял смысл его слов.