— А девочка знает?

— Ей пока не сказали. Это будет непросто. Тут вообще ничего простого не будет. Покойный доктор ван Бюрен позаботился об этом. Мне трудно даже вообразить себе страдания, которые ожидают Элисон.

Экслер потом повторял про себя много дней подряд: «Страдания, которые ожидают Элисон». Возможно, именно эта мысль довела Сибил до того, что она убила мужа, тем самым продлив страдания Элисон. И через несколько недель после отправки письма Сибил ван Бюрен ее сестре он был так же поглощен мыслями о страданиях Элисон, как раньше — о своих собственных. Мыслями о страданиях растерянного ребенка и о смертоносной ярости его матери.

Однажды ночью в постели Пиджин сказала ему:

— Я нашла для тебя девочку. Она из команды пловчих. Я плаваю с ней вместе в бассейне. Лара. Хочешь, я приведу тебе Лару?

Она медленно поднималась и опускалась над ним, свет был погашен, и полная луна смутно освещала комнату сквозь ветви высоких деревьев.

— Расскажи мне о Ларе, — попросил он.

— О, она тебе точно понравится! — шаловливо улыбнулась Пиджин.

— А тебе явно уже нравится.

— Я наблюдаю за ней в бассейне. И в раздевалке. Девочка из богатой, привилегированной семьи. Никогда не знала никаких трудностей. Она само совершенство. Блондинка. Прозрачные голубые глаза. Длинные сильные ноги. Безупречные груди.

— Насколько безупречные?

— У тебя твердеет, когда я говорю о Ларе! — заметила она.

— Так что груди? — напомнил он.

— Ей девятнадцать. Они налитые и упругие. Лобок у нее побрит, но по бокам такой светлый пушок.

— И с кем она трахается? С мальчиками или с девочками?

— Пока не знаю. Но кто-то с ней точно забавляется.

С той ночи Лара всегда была с ними, когда они ее хотели.

— Ты сейчас в ней, — бывало, говорила Пиджин, — в ее чудной маленькой киске.

— А ты ее тоже…

— Нет, только ты. Закрой глаза. Хочешь, она сделает, чтобы ты кончил? Хочешь, Лара заставит тебя кончить? Ну-ка, белокурая сучка, сделай, чтобы он кончил! — говорила Пиджин и пускалась вскачь. Теперь ее не надо было учить ездить верхом. — Ну-ка, обрызгай ее! Давай, давай! Брызни ей прямо в лицо!

Как-то вечером они пошли поужинать в ресторанчик местной гостиницы. Из гостиной в деревенском стиле была видна дорога, а дальше — озеро, расцвеченное закатными красками. Пиджин оделась во все самое новое. Они купили эти вещи в Нью-Йорке на прошлой неделе: короткую обтягивающую юбку джерси, тонкие черные чулки, красный кашемировый топ, поверх которого она накинула кардиган из того же красного кашемира; мягкую кожаную сумку на длинном ремне, отделанную кожаной бахромой; остроносые низковырезанные босоножки, оставлявшие открытыми начало ложбинки между пальцами. Она выглядела мягкой, аппетитной, соблазнительной — красный верх, черный низ — и держалась с таким небрежным спокойствием, как будто одевалась подобным образом всю жизнь. Сумку на длинном ремне она носила так, как посоветовала ей продавщица в магазине: наподобие патронташа, наискосок через грудь, так что она лежала у нее на бедре.

Чтобы не заболела спина и нога не немела, Экслер обыкновенно во время ужина два-три раза вставал и прохаживался. Между основным блюдом и десертом он встал во второй раз и прогулялся по ресторанчику. Забрел в общую комнату, заглянул в бар. Там сидела в одиночестве привлекательная молодая женщина. Ей не было и тридцати, и, судя по репликам, которыми незнакомка перебрасывалась с барменом, она была слегка навеселе. Экслер улыбнулся, поймав на себе ее взгляд. И чтобы задержаться подольше, спросил у бармена счет бейсбольного матча, который показывали по телевизору.