Эвакуация отняла у нас много времени, и она не завершена. Моим людям повезет, если они смогут дойти до подготовленных позиций вовремя. В его голосе появились нотки сарказма. – Я не христианин. Это роскошь, которую не многие честные политики могут позволить себе. Но в Библии у меня есть оправдание. Господь раздвинул воды и позволил израильтянам пройти сквозь поток посуху, но он утопил преследовавших их египтян – всех до одного, всех лошадей, все колесницы. Все были уничтожены в Красном море.
Грузовик подъехал к пропускному пункту, за которым Уайетт увидел длинную колонну беженцев, сбоку выходившую на дорогу. Подбежал офицер, и Фавель о чем‑то стал с ним говорить. Какой‑то белый человек издали махал рукой. Уайетт узнал Костона.
– Вы что‑то не очень торопились, – сказал Костон, подходя. – Как далеко продвинулась в город правительственная армия?
– Не знаю, – ответил Уайетт, вылезая из грузовика. – А что здесь происходит?
Костон махнул рукой в сторону колонны.
– Это последние. Через пятнадцать минут они пройдут. В этом месте Фавель организует свою позицию. Здесь проходит ваша восьмидесятифутовая линия. – Порыв ветра вздул рубашку у него на спине. – Я тут выкопал окопчик для нас – милости прошу, если вы, конечно, не собираетесь подняться вверх по Негрито.
– Вы, значит, остаетесь здесь?
– Разумеется, – ответил Костон с удивлением. – Здесь ведь и будут разворачиваться основные события.
Здесь, кстати, и Доусон. Он вас ждет.
Уайетт обернулся и посмотрел на город. Вдали расстилалось море – теперь уже не тарелка из чеканного серебра, а грязная алюминиевая сковородка. Южная часть неба была забита низкими серыми облаками, несущими с собой ливневые дожди и шквальный ветер. Из‑за надвинувшихся облаков и дымов над городом воздух потемнел.
Были слышны звуки перестрелки, редкие артиллерийские выстрелы. Порывы ветра то приглушали, то приближали их. Пологая, спускающаяся к городу равнина была пуста.
– Я останусь здесь, – сказал он внезапно. – Хотя, черт меня побери, если я знаю, почему.
В глубине души, он это, конечно, знал. Профессиональный интерес ученого, стремившегося узнать воздействие урагана на мелкие воды, сочетался с какой‑то жуткой внутренней тягой наблюдать за обреченным городом и обреченной армией.
– Где именно будет позиция Фавеля? – спросил он.
– На этой гряде. На обратном склоне вырыты окопы.
– Надеюсь, они снабжены дренажной системой? – спросил Уайетт. – Дождь будет такой, какого вам не доводилось видеть, и любая яма, если в ней нет стока, быстро наполнится водой.
– Фавель это предусмотрел, – сказал Костон. – Он хорошо соображает.
– Он спрашивал меня о дожде, – сказал Уайетт. – Наверное, поэтому.
– Мистер Уайетт, – раздался из грузовика голос Фавеля, – штаб оборудован в трехстах ярдах отсюда по дороге.
– Я остаюсь здесь с Костоном, – сказал Уайетт, подходя к грузовику.
– Как хотите. Теперь уже ни вы, ни я сделать ничего не сможем. Остается молиться Хунракену или какому‑нибудь другому подходящему богу.
– Пошли к Доусону, – сказал Костон. – Мы там оборудовали себе обиталище.
Он повел Уайетта по обратному склону вниз и в сторону от дороги. Вскоре Уайетт увидел Доусона, сидевшего на краю большого склона. Тот страшно обрадовался:
– О, привет! Я уж боялся, не оказались ли вы снова в плену.
Уайетт принялся рассматривать окоп. Он был снабжен водостоком, который, по его мнению, был явно недостаточен.
– Нужно его значительно углубить и, кроме того, сделать второй, – сказал он. |