Тогда он расстегнул рубашку и посмотрел на свою грудь. Двумя днями раньше он досадовал на свою белизну, на то, что не успел загореть, но сейчас он был этому только рад. Он снял рубашку и приготовился ждать.

Звук автомобиля снаружи заставил его встрепенуться. Он решил, что тот, кто здесь ездит на автомашине, будет достаточно цивилизован для того, чтобы не стрелять в него немедленно. Он вышел в переднюю комнату и выглянул в окно. За рулем «лендровера», проезжавшего мимо, сидел белый.

– Эй, послушайте, – он бросился к двери, – остановитесь!

Человек, ведший «лендровер», оглянулся назад и резко затормозил. Костон подбежал к машине.

– Кто вы такой, черт возьми? – спросил человек, с удивлением оглядывая Костона.

– Слава Богу! – воскликнул Костон. – Вы говорите по‑английски. Меня зовут Костон, я что‑то вроде военного корреспондента.

Человек смотрел на него недоверчиво.

– Вы как‑то быстро освоились с обстановкой, – сказал он. – Война началась только вчера, а вы уже выглядите так, словно вы не корреспондент, а нигер какой‑нибудь.

– Да нет, со мной все в порядке, – заверил его Костон.

Человек поднял лежавший на сиденье рядом с ним автомат и сказал:

– Я думаю, Фавелю стоит приглядеться к вам получше. Садитесь.

– Как раз он‑то мне и нужен, – сказал Костон, влезая в «лендровер» и опасливо косясь на автомат. – Вы его друг?

– Можно и так сказать. Меня зовут Мэннинг.

II

– Слишком жарко, – недовольным тоном заявила миссис Вормингтон.

Джули была с ней согласна, но промолчала, – выражать согласие с миссис Вормингтон по какому бы то ни было поводу было выше ее сил. Она лишь поерзала на своем сидении, испытывая раздражение от прилипшей к телу блузки и продолжая смотреть через ветровое стекло вперед. Там уже больше получаса было одно и то же – маленькая повозка, доверху набитая предметами домашнего обихода, которую толкали перед собой старик и мальчик. Они шли прямо посреди дороги и упрямо не хотели посторониться.

– Мотор скоро перегреется, если так дело будет идти и дальше, – сказал Росторн, в который раз переключая рычаг со второй передачи на первую.

– Нам нельзя останавливаться, – забеспокоилась Джули.

– Остановиться может оказаться труднее, чем двигаться, – заметил Росторн. – Вы не видели, что творится сзади?

Джули повернулась и посмотрела через заднее стекло. Машина в это время находилась на крутом подъеме. Сзади, насколько хватало глаз, тянулась длинная линия беженцев. Она видела подобную картину в кино, но никогда не думала, что ей придется увидеть ее в действительности. Это был исход народа, понуро уходившего от нависших над ним превратностей войны и тащившего с собой столько необходимого для жизни скарба, сколько можно было увезти на самых невероятных колесных сооружениях. Тут были детские коляски, в которых ехали не дети, а одежда, часы, картины, прочие предметы быта; тележки, которые тащили либо люди, либо ослы; обшарпанные автомобили Бог весть каких марок и годов выпуска, автобусы, грузовики и приличные автомобили более зажиточных горожан.

Но прежде всего там были люди: мужчины и женщины, старики и молодежь, здоровые и больные. Эти люди не смеялись, не разговаривали между собой, а уныло шли, как стадо, с потухшими глазами, опустив свои серые лица, и единственное, что выдавало их тревогу, это постоянное нервное оглядывание назад.

Росторн нажал на клаксон, делая еще одну попытку обойти упрямого старика.

– Проклятый тип, – пробормотал он.