Прокурор Южный стоически выждал неделю и отправил важному свидетелю новую повестку. Она вернулась в его руки 13 августа с лаконичной запиской почтальона: «Граж. Аксеновой дома нет и приедет только через полтора месяца». Гражданин старший следователь остался без ценнейшего свидетеля, причём произошло это в тот самый момент, когда свидетель этот был очень нужен. Буквально каждый день опера доставляли разного рода публику в большей или меньшей степени соответствовавшую описанию разыскиваемого косоротого похитителя детей. На кого-то давала наводку осведомительская сеть, кто-то попадался на глаза во время случайных задержаний; в конце концов, среди уголовного элемента людей с разного рода дефектами хватало во все времена. Тут надо бы быстро опознания проводить, всех годных проверять на алиби, а свидетеля-то нет! Привлекать же к опознанию 13-летнего Борю Горского то ли не хотели, чтобы не травмировать подростка, то ли о нём в те дни попросту позабыли (в Советском Союзе существовал запрет на допуск лиц, не достигших 14 лет, в залы судебных заседаний, считалось, что это может негативно сказаться на впечатлительной юношеской психике; так что Борю Горского могли до поры не беспокоить в расчёте обойтись без него).

Однако о Горском в конце концов вспомнить пришлось. В середине августа сотрудники уголовного розыска задержали за попытку кражи 16-летнего Ивана Мочалкина, проживавшего в доме №15 по улице 8-го Марта, примерно в километре от места похищения Вали Камаевой. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, насколько же Ваня соответствует описанию неизвестного преступника: среднего роста, худощавый, светло-русые волосы, несимметричное лицо, косой рот. У него даже рубашка оказалась светло-голубая, которую вполне можно было описать как «полинялую синюю»! И, разумеется, никакого алиби на 22 июля 1939 г. он представить не смог. Имелась ещё одна любопытная мелочь, заставившая сотрудников уголовного розыска обратить на задержанного особое внимание. Дело заключалось в том, что старший брат Ивана был прежде судим за кражу, то есть имел некоторый уголовный опыт. А здравый смысл подсказывал, что склонность к анальному сексу будут демонстрировать именно лагерные сидельцы. Для 1930-х гг. то, что творил преступник со своими жертвами, считалось крайним извращением, буквально за гранью здравого смысла (надо сделать поправку на то, что кинематограф тех лет не снимал триллеров о сексуальных убийцах, да и литература подобного сорта для абсолютного большинства советских людей оставалась практически недоступна). А значит, преступник либо сам должен был иметь соответствующий опыт, либо общаться с людьми, способными поделиться такого рода знаниями и навыками. Так что наличие судимого брата очень удачно дополняло картинку, по крайней мере ту, что сложилась в головах следователей. Пазл складывался, и Иван Алексеевич Мочалкин оказался прямо-таки отличным подозреваемым!

Но ценнейший свидетель, гражданка Аксёнова, которая не только видела преступника, но и разговаривала с ним, уехала из города! Женщина не работала, и трудно было сказать, когда она вернётся, да и вернётся ли… Между тем с опознанием подозреваемого нельзя было тянуть. Если Мочалкин – искомый убийца, ему надо быстро предъявлять обвинения в убийствах и «колоть на сознанку». Колоть, если потребуется, жёстко, как это умеют делать чекисты с теми врагами, кто не сдаётся.

А потому на опознание пришлось вызывать 13-летнего Борю Горских. Процедура проводилась 22 августа, и свидетель Мочалкина не опознал. Надо же!

Это был сильный удар по всеобщим ожиданиям, ведь вроде бы так всё хорошо сходилось! И брат у Мочалкина урка, и у него самого рот корытом. О том, что помимо Горского преступника видели и его друзья, никто в тот момент так и не вспомнил, вернее, не посчитал нужным уточнить у мальчика.