В том, что детали этой в высшей степени презанятной истории были отнюдь не случайны, нас убеждает штришок мелкий, но, что называется, говорящий. Баранов, как мы помним, был взят под стражу 20 июля 1938 г., а мать его допросили только 29 числа. Промедление в 9 дней для расследования подобного рода слишком велико. Ведь при подозрении в совершении убийства установка и проверка алиби подозреваемого – важнейшая часть расследования. А Екатерину Михайловну допросили только тогда, когда появилась уверенность в том, что она даст такой ответ, который будет нужен следственным органам.

В общем, перед нами явные следы игры уголовного розыска, которые прослеживаются в документах весьма явственно.

Благополучно разрешив для себя и проводимого им расследования проблему со вторым ножом, лейтенант Вершинин вдруг озаботился выяснением судьбы блестящих часов, которые Василий Кузнецов якобы снял с какого-то пьяного мужика в начале лета. Об этом инциденте заявлений в милицию не поступало, имя и фамилия потерпевшего были неизвестны правоохранительным органам, но подобный пустяк не помешал Евгению Валериановичу углубиться в эту скучную на первый взгляд историю. Интерес Вершинина к данному весьма малозначительному эпизоду может показаться странным и даже нелогичным. Ну, в самом деле, сотрудники уголовного розыска областного управления расследуют беспримерное по своему изуверству убийство, скачут в одуряющей духоте по пыльному городу, что называется, с языками на плечах, а тут им поручают разбираться с какой-то чепухой, достойной уровня опера-стажёра при райотделе.., ну вздор какой-то, не их это уровень!

Но как станет ясно из последующих событий, лейтенант Вершинин всё планировал с дальним прицелом и напрасных телодвижений не допускал. И если он занялся историей с часами, значит, и для этого кирпичика предусмотрел соответствующее место в возводимой кладке.

29 июля 1938 г. на допрос к Вершинину был доставлен Евгений Николаевич Попов, 17-летний молодой человек, кандидат в члены ВЛКСМ, учащийся 61-й школы города Свердловска. Это был тот самый юноша, который за символическую плату купил у Василия Кузнецова некие часы. Об этой-то маленькой сделке и пошёл разговор у Вершинина с Поповым. Женя, признав факт знакомства с Кузнецовым на протяжении нескольких лет, поспешил сделать важную оговорку: «Надо сказать, что ему близким товарищем не был, и поэтому он со мной особо не делился». Замечательная предусмотрительность, много говорящая о самом говорящем.

Перечисляя друзей Василия Кузнецова, уже не раз поименованных выше, Попов назвал новое лицо, не упоминавшееся прежде, некоего Дмитрия Филинкова, осужденного за кражу. Это было, конечно, интересно, Вершинин даже подчеркнул это место красным карандашом, но про часы было интереснее. Попов признал, что в апреле 1938 г. за 5 голубей выменял у Василия никелированные часы 2-го часового завода с номером 58619. Во время допроса часы эти находились на руке Попова, он их тут же снял и передал Вершинину. В дальнейшем допрашиваемый уточнил, что во время обмена не знал о происхождении часов и лишь совсем недавно Аркадий Молчанов сообщил ему, что они краденые.

Это был неплохой результат. Появился материал, связывавший Василия Кузнецова с реальным преступлением, причём это были не чьи-то слова и досужие пересказы, а железобетонная улика.

Сотрудники уголовного розыска приложили немалые усилия к тому, чтобы отыскать обворованного или ограбленного владельца часов. Зная их номер, они восстановили путь часов от заводского конвейера до магазина, но далее ниточка оборвалась. Предположив, что часы ремонтировались, оперативники прошли по всем часовых дел мастерам Свердловска, предлагая опознать вещицу. Мастера, может, и опознавали, но предпочитали вида не подавать – народ, напуганный чекистским разгулом последних лет, старался избегать любых контактов с защитниками социалистической законности. Старая русская пословица «Коготок увяз – всей птичке пропадать» была актуальна в те дни, как никогда ранее.