Нельзя победить страданий, делая вид, что их нет. И нельзя победить жестокость, не собрав воедино для борьбы с нею все ценности человеческого духа.

Почему в школе, в семье мы редко беседуем с детьми о чувстве вины и раскаяния? Об этих могущественных силах духовной жизни человека? Почему не часто открываем нетленную красоту милосердия? Почему не толкуем о порочных помыслах, живущих порой в сокровенности души? Боимся, что ЭВМ поймает нас на совпадениях с религиозными текстами? Но ведь об этом же — о чувстве вины и раскаяния, о милосердии и порочных помыслах думали в античном мире Сократ и Сенека, а в новое время великие атеисты Дидро, Гольбах, Вольтер. Лишь мыслящий метафизически педагог-догматик может отвернуться от гуманистических ценностей только потому, что они формально, терминологически были на вооружении у церкви, — отвернуться от ценностей, этическое содержание которых шире религии и существует вне ее.

Разумеется, речь идет не о механической пересадке тех или иных добродетелей из старой нравственности в новую, а о творческом освоении всех этических богатств человечества. (Кстати, в реальной истории церковь никогда не обладала монополией на эти ценности. Нередко в минувшие века самыми добрыми, деятельно добрыми оказывались атеисты — это общеизвестная истина.)

Мне посчастливилось в жизни повстречать немало хороших людей — моих современников и соотечественников. И конечно же человечность их отличается от человечности минувших эпох — в нее вошло то новое, чем замечательны наше общество, наш век (назову хотя бы чувство живой сопричастности ко всему, что совершается в мире, сообщающее особую масштабность самым интимным переживаниям личности), — но в эту человечность вошло и все лучшее, что нажила до нас человеческая душа, вошло, обогащенное новой мерой ее ответственности и новыми социально-нравственными мотивами. Колоссальны — порой нами самими не осознаваемые в лавине дел — силы добра, живущие в нашем обществе.

Коммунистическая нравственность — это и гражданственность, и человечность, воля к борьбе и способность к состраданию, верность идеалам и нравственные искания.

Они важны и для взрослых, и для детей, ибо в настоящих людей вырастают дети лишь в атмосфере гуманизма, духовного и нравственного богатства.

Совесть

Иногда в жизни разыгрываются трагедии с сюжетом, настолько математически выверенным, что кажется: он сочинен для поучительного разбора на уроке этики или во время дискуссии на моральную тему.

Для уроков и дискуссий порой действительно сочиняются, точнее формулируются нравственные задачи-головоломки.

Например: вы идете по берегу реки и видите — тонет человек. Плавать вы не умеете и поэтому, кинувшись в воду, не только не поможете тому, кто в ней беспомощно барахтается, но, быть может, даже ухудшите его положение. Должны ли вы голову очертя, без малейшей надежды помочь тонущему, бултыхнутся?

Помню, на диспуте, где рассматривалась эта каверзная ситуация, высказывались разные соображения. А меня не покидало чувство какой-то душевной неловкости: казалось, кто-то действительно тонет за стенами университетской аудитории и молит отчаянно о помощи, а мы тут, в уюте и покое, увлеченно и безмятежно решаем: стоит или не стоит ему помогать?

И все же я услышал ответ, который вознаградил меня отчасти за душевный дискомфорт, — человек на берегу должен бултыхнуться в воду, даже если он ничем решительно не может помочь, иначе он погибнет нравственно. Кинувшись, он сохраняет какой-то фантастический шанс выплыть одному и даже вдвоем; оставшись в бездействии, он перестает быть человеком — он морально умирает. Конечно, это суждение максималиста, но в нем зерно истины.

Темой дискуссии мог бы стать и сюжет этой истории.

В ней есть некая лабораторная чистота, делающая его почти неправдоподобным, есть в нем нечто от хрестоматийно-арифметических задач.