|
Он не почувствовал ничего, о чем пишут в книжках. Ни боли, ни страха, ни чужого «постижения» себя, ни уж, конечно, чужой мысли… Только бесконечную апатию и безразличие к собственной судьбе. – Нич-чего… – выговорил двуязыкий, отстраняясь. Краснокожий выдернул стилет из горла Ключа и шагнул к равнодушно следившему за ним Павлу. – С-стой, – двуязыкий не сдвинулся с места, но его напарник застыл как вкопанный. – Почему? – Он с-сумел зас-стрелить инка… – непонятно пояснил плащ. – Вот именно, – согласился краснокожий и выразительно крутанул стилет между пальцами. – Люди ищ-щут такого… Отдай им… – Мы и есть люди, – сообщил ему краснокожий, и в его голосе прорезались металлические нотки. Двуязыкий медленно повернул к нему свой капюшон и произнес прежним тоном: – Ты знаеш-шь, о ч-чем я… После чего быстрой и плавной походкой приблизился к разверстому зеву широкого дымохода, ведущего в какую-то давно погасшую топку, сложился почти вдвое и канул в темноту, будто в омут, головой вперед. – Погань ползучая, – повторил краснокожий за Ключом. – Надо будет запомнить… – и, повернувшись к Павлу, добавил: – Тебе повезло – ты останешься жить пока. Ничего, я подожду другого раза. Павел мог бы ответить индейцу, что другой раз будет зависеть не от него, но тяжелый, подкованный железом каблук лишил его дара речи. 2 Второе пробуждение понравилось Павлу больше. Стальные хомуты уже не стягивали ноги, на макушку не давил прокопченный пол дымохода, а тусклый кружок покрытого тучами неба в конце трубы заменили два плафона дневного света на чистом и вполне современном подвесном потолке. – Вам лучше? При звуках молодого женского голоса Павел испытал нечто вроде дежавю. Года два назад он уже приходил в себя при схожих обстоятельствах, правда, было то в госпитале на окраине Моздока. Только вот у тогдашней сестрички не было такого изумительного акцента. Мысленно готовый к тому, что именно увидит, Павел повернул голову. Халат у сестры был, как и положено, белым. Зато вся остальная внешность вызывала прочные ассоциации с богиней Афиной, Олимпом и прочей древнегреческой мифологией. – Ну, и сколько тут вас таких… иностранцев? – произнес Павел, спровоцировав вспышку боли в пострадавшей голове. Взгляд зацепился за табличку на нагрудном кармане, но вместо имени сестры там был только ничего не говорящий ему знак из трех концентрических окружностей. Сестра даже не улыбнулась. Она сняла со лба Павла пропитанный чем-то пахучим компресс и сообщила: – Это недоступная для вас информация. Вам лучше? Павел честно попытался придумать ответ на столь непростой вопрос. Не сумел и сказал правду: – Башка болит. – После сражения с гипербореем это допустимо. Вам повезло, что он решил оставить вас в живых, иначе мог проломить лобную кость. – Про «повезло» мне сегодня уже говорили, – выдавил из себя Павел и попробовал дотянуться до своего лба. Сестра поднялась с белоснежного табурета и, подав ему зеркало с белоснежной тумбочки, проговорила: – Я вижу, что вам все-таки лучше. Подождите здесь, я позову ваших. – Наших – это кого? – осведомился Павел, заглядывая в зеркало. |
