Когда вечеринку отменили, он наотрез отказался быть единственным кавалером; сказал, что пойдет к себе заниматься химией — и точка. Сидит и не высовывается.
Гвен мысленно представила себе эту картину. Пусть и дальше торчит в своей келье; не больно он им нужен.
— Ну ничего, завтра пойдете на футбол.
— Конечно, — хором подтвердили они.
Делать было нечего. Поднявшись наверх, они распаковали и разложили на кроватях свои вечерние туалеты, которые, по современным меркам, ни длиной, ни шиком не уступали вечерним туалетам взрослых. Вытащили шелковые чулки, золотые или серебряные бальные туфельки и осмотрели эту сверкающую выставку. Их матери в таком возрасте носили рюши, воланы и хлопчатобумажные чулки, как приличествовало юным. Но сей исторический факт, который много лет вбивали девочкам в голову, сейчас был слабым утешением.
Когда они нарядились, им вроде бы полегчало, хотя красовались они только друг перед дружкой; а спустившись к ужину, все трое изобразили такое непринужденное веселье, что даже Эстер Рэй попалась на эту улочку. Правда, все дело испортил приятель мисс Рэй, который заехал за нею, чтобы отвезти на совместный студенческий концерт Гарварда и Принстона; видимо, Эстер прочла их чувства по глазам.
— Есть идея, — сказала она. — Думаю, мы сумеем провести вас на концерт, но вам, скорее всего, придется стоять за последними рядами.
Это было уже кое-что. Они приободрились. Сбегали за пальто; в верхнем холле Гвен заметила весьма нетерпеливого молодого человека, с тарелкой в одной руке и чашкой в другой, но он тут же скрылся в комнате, и разглядеть его повнимательнее она не успела.
Так или иначе, посещение концерта, организованное экспромтом, оказалось, как и следовало ожидать, сомнительным удовольствием: в зале яблоку негде было упасть, перед ними плотными рядами сомкнулись чужие спины, а до слуха доносились только дразнящие раскаты смеха да обрывки песен; хорошо еще, что Клара, возвышавшаяся над подругами на три дюйма, время от времени сообщала, что происходит на сцене.
Потом счастливая, возбужденная толпа вынесла их на улицу; девочек довезли до порога на машине и без лишних церемоний высадили.
— Доброй ночи. Спасибо.
— Огромное спасибо.
— Было здорово!
— Спасибо. Доброй ночи.
У себя наверху они молча потоптались в комнате, косясь в зеркала и — теперь уже бесцельно — поправляя то одну, то другую деталь туалета. Диззи уже сняла нитку мелкого жемчуга, и тут Гвен выпалила:
— Хочу на бал.
— Кто ж не хочет? — подхватила Клара.
Тут она пристально вгляделась в Гвен и спросила:
— Что у тебя на уме?
Застыв перед зеркалом, Гвен подводила губы взятой у Диззи помадой. Лучше было бы захватить свой собственный тюбик, только он растаял еще летом, когда она ехала на ферму через всю Алабаму, и с тех пор колпачок на нем заело намертво. Клара не сводила с нее глаз, и наконец Гвен заговорила:
— Как девушки красятся перед балом?
— Вот примерно так, — предположила Клара.
В следующую минуту все дружно занялись собой.
— Нет, так тебе не идет; очень простит.
А потом:
— Имей совесть, это тени Эстер. Слишком густо, Диззи.
— Припудрить — в самый раз будет.
За полчаса они кое-как добавили себе несколько лет и с криками «Подать сюда мой лиф, расшитый драгоценными камнями» принялись жеманиться, дефилировать и кружиться по комнате.
— Вот что я вам скажу, — начала Гвен. — Хочется мне погулять возле бального зала. Не подумайте плохого, ну, сами понимаете, просто интересно поглазеть, что там делается.
— А вдруг нас Эстер засечет?
— Не засечет, — со знанием дела возразила Гвен. |