. Даже подготовленному человеку сложно выдержать такой день – либо опускаются бессильно руки, либо охватывает злоба на весь мир! Самое трудное – справиться с этим стрессом, но сделать это необходимо, иначе тебя растопчут, раздавят, уничтожат как личность. Пастух с таким концом для себя совершенно не был согласен.
Он гнал «шестерку» Дока безо всякой жалости, несся к своим в деревню. Но, уже подъезжая к дому по разбитой деревенской улочке, почувствовал, что опоздал.
Широкая двустворчатая калитка, которая выполняла функцию ворот, была распахнута.
Четкий след протекторов однозначно подтверждал, что какой‑то автомобиль, побольше «Жигулей» и поменьше колхозных «зилов» – скорее всего, крупный джип заехал на его участок, остановился около крыльца, а потом укатил обратно. Причем приехавшие явно не торопились и действовали спокойно: ничего не было сломано, только открыты ворота.
Бросив машину. Пастух вбежал в дом и получил первое подтверждение своим опасениям – дом был пуст. Обычно в кино в подобных сценах герой видит картину полного разгрома, следы борьбы и жуткий беспорядок. Но ничего этого не было. Как будто жена и дочь просто ушли в гости.
Стараясь унять дрожь в ногах. Пастух присел на табурет на кухне. Может, все не так уж и плохо? Но он понимал, что просто пытается успокоить себя. Не могли Оля с Настей сейчас быть ни в магазине, ни на речке, ни в гостях. И машин никаких быть не должно было. Тем более джипов.
Пастух поднялся и быстро вышел из дома. В нем закипала злость.
Бабка Ниловна – семидесятилетняя соседка Пастуховых только подтвердила его подозрения. Любые сомнения отпали сами собой.
– Уехали они, Сережа.
– Когда?
– Да вот, часа два назад и уехали. Разминулся ты с ними, милай, совсем чуток разминулся.
– Куда уехали, Ниловна, с кем?
– Да почем я знаю, – развела руками соседка. – Уехали, и все. Мне твоя Ольга не докладывается… – Не видишь, что ли, волнуется человек! – перебил ее дед Иван. – А ты – «не докладывается…». Не слушай ее, Серега, она как пол‑литру спрячет от меня, тоже все время отнекивается, «почем я знаю, почем я знаю»… Так, значица, было дело: приехали какие‑то на машине, в дом вошли, все тихо‑мирно, а через полчасика сели вместе с Ольгой твоей и дочкой в машину да укатили.
– Что за машина, Иван Макарыч?
– А шут его знает, Серега, – вздохнул дед, – я, окромя трактора, других‑то и не знаю… Не наша машина, иностранная, хорошая. Это точно… Вот цвет еще запомнил. Черная она была.
– Может быть, что‑то еще, Иван Макарыч?
– Да что же еще?.. Да! После ентого, значица, еще один тип подскочил, почти сразу. На мотоциклете был. Так он тоже в дом забежал, потом выскочил, как ошпаренный, да за ними помчался… этой, мухой… – Мухой?! – удивленно встрепенулся Пастух.
– Ну да. Это он так представился. Дед, говорит, Серега приедет, скажи ему:
Муха был… Что за прозвище для хорошего человека?
– Ничего не путаешь, Иван Макарыч?
– Не, память у меня железная.
– Он еще что‑нибудь говорил?
– Да куда там! Он тута и пяти минут не был. Прыг в свой мотоциклет – и был таков… А что стряслось‑то, сынок?
Пастух отвечать не стал.
Минуту спустя он сидел уже за рулем доковской «шестерки» и мчался обратно к Москве. Теперь даже сомнений не осталось – Ольгу с Настеной похитили, а Муха, каким‑то образом оказавшийся свидетелем, кинулся за похитителями. Интересно, как он здесь оказался? Впрочем, теперь это не так важно. Главное, что не все потеряно, и теперь он, Пастух, не имеет права ныть и причитать. |