И вот именно в таком состоянии (о чем он, разумеется, не ведал) застал любимую в шесть часов сорок минут утра в ее постели Алексей Данилов.

* * *

— Боже мой! Данилов! Кофе в постель! Как это мило!

— Вуаля и силь ву пле, мадмуазель.

— И как раз такой, как я люблю! По-турецки! В джезве! Ты просто восхитителен. Или ты провинился в чем? Налево успел сбегать, пока я тут сплю?

— Никак нет, моя госпожа.

— Или, может, хочешь, м-мур, попросить об чем?

— Попросить — это я завсегда. Но если честно, разговор есть.

Варя сделала предостерегающий жест — дескать, возможно, и стены имеют уши. Кто его знает, в комиссии ведь особый отдел имеется. Запросто могут особисты профилактически ее писать. А тут мало того что она устав нарушает — открыто живет с объектом разработки, да еще и болтает с ним о службе напропалую.

— Да не, разговор несерьезный. О снах.

— О снах?! — не удержалась от удивленного возгласа Варвара.

— Да. Является тут мне которую ночь подряд удивительное сновидение…

И пока Варя прихлебывала кофе да сок, апельсиновый свежевыжатый (лично рукой Данилова), он ей подробно и в красках начал рассказывать о мучивших его кошмарах. И получалось, что она знала, да молчала, что ей его сон интересен и важен по службе — и он знал, что его видения ей нужны, да тоже молчал об этом. А пока он излагал: будущее, две тысячи тридцать третий, резкое удешевление нефти, всеобщая бедность и невесть откуда вынырнувший красавчик — всеобщий любимчик, отвратительный господин Елисей Кордубцев.

А когда рассказ и завтрак подошли к концу, ни о каком м-мур и речи не могло быть — история Варю чрезвычайно завела. В том смысле, что показалась ей очень и очень важной. Прямо-таки важней всего: и текущих дел, и олигарха Корюкина, и предстоящей командировки.

— Я тебя по пути подброшу? — спросил напоследок возлюбленный.

— Я на метро.

— Провожу тогда до «Новослободской».

Это означало, что Данилов хочет еще о чем-то поговорить — но вне домашних стен. О чем-то, стало быть, что точно не предназначается ни для чьей записи. Ведь то, что он рассказал ей в квартире, — просто сон. Мало ли кому что снится! Но его мысли вокруг этого сна, его анализ — этого уже никаким особистам знать не надобно.

— Буду только рада.

И Варя побежала в душ — хоть весь мир может рушиться, но воинскую дисциплину, будь она неладна, в комиссии никто не отменял.

Когда они вышли, уже совсем рассвело, и бодрые и невыспавшиеся люди неслись по тротуарам в сторону метро — впрочем, имелось и обратное движение: в институты и офисы, что располагались тут, в районе Новослободской улицы. Варя взяла Алексея под руку. Со стороны они представляли собой прекрасное зрелище: примерно одинакового роста, стильно одетые, красивые. Вот только чрезвычайно озабоченное выражение застыло на лицах обоих — впрочем, подобное для многих москвичей характерно, и совсем не обязательно, что им приходится, в самом буквальном смысле, как Кононовой и Данилову, мир спасать.

Убедившись, что его никто не слушает, Алексей высказался, причем довольно горячо — Варя его таким давно не видела:

— Ты знаешь, у меня есть глубокое убеждение, что вот эта история из моего сна — она как раз для вас. А для чего еще существует ваша комиссия? — Тут Варя нервно оглянулась, но нет, никто не мог слышать их диалога.