|
— Для чего с хрущевских времен ваша комиссия ест деньги налогоплательщиков, если не для таких оказий? Я, как ты знаешь, спецслужбы, оптом и в розницу, не люблю — за исключением отдельных прекрасных представителей в твоем лице. Но в данном случае без зазрения совести о сновидении своем тебе доложил и, типа того, Кордубцева сдал. Потому что я понимаю: может, фабула или сюжет этого сна тебе не доказали, но ощущение мое не врет: он, этот человек (или НЕ человек?), очень, очень и ОЧЕНЬ опасен. Ты у нас, конечно, атеист и агностик — поэтому предлагаю тебе найти любое подходящее ситуации реалистическое и материалистическое объяснение. Я же, как старый мистик и метафизик, скажу тебе, что более всего этот персонаж похож на того самого лжепророка, что явится к нам в преддверии апокалипсиса. Я не знаю, можно ли этот самый апокалипсис остановить, и в наших ли это силах, но Кордубцева этого остановить надо. Причем не дожидаясь тридцать третьего года, когда он будет окружен клевретами и войсками, а желательно сейчас, пока он не набрал еще свою силу.
— Я тебя услышала. — Фу, ненавижу эту формулировку! Звучит как пошел ты вон со своими предложениями! — Нет-нет-нет, Алешенька! Ни в коем случае не так! Ты совершенно прав: все, что ты рассказал, чрезвычайно важно! И я даже размышлять и медлить не буду, и советоваться ни с кем не стану. Сегодня же доложу обо всем руководству. Но только ты — ты, пожалуйста, забудь и о том, что мне рассказывал, и о нашем разговоре. И мы с тобой тоже эту тему больше поднимать не станем. — Ага, хорошо бы забыть, — проворчал Алексей, — если только эта история меня самого больше мучить не будет. — Хочешь, я тебя вечером убаюкаю? — промурлыкала девушка. — Так, что ты будешь спать безо всяких сновидений? Приступы нежности у столь большой и спортивной девушки, как Варя, случались довольно редко, но выглядели настолько многообещающими, что Данилов тут же схватил ее за бедро и полушутя повлек обратно: «А ну пошли домой, кокетка!» Кононова вскричала: «Но-но!», вырвалась и обозначила на руку возлюбленного болевой прием. А потом, наоборот, прильнула к нему и прошептала: — Извини, я не могу, служба, но вечером я тебе обещаю, только приходи пораньше. У метро они распрощались, и Данилов побрел обратно домой. Первый прием у него сегодня в час дня, и еще есть время, чтобы поразмыслить. Варя Варей, ее дела — это ее дела. Но ему и самому не мешает понять, что и почему происходит с ним и что ему делать дальше.
* * *
В тот же день на службе Варя написала подробный рапорт. Лично отнесла его начальнику комиссии. Тот кивнул: «Оставь, прочту». Обычно мог пройти день или два, а то и месяц, прежде чем полковник Марголин откликнется на инициативы Кононовой. Но тут минуло пару часов, и он ее вызвал — что означало, что в комиссии ее сигнал восприняли именно так, как хотел Данилов: очень и даже ОЧЕНЬ серьезно. Что это означало? Скорее всего, имелись другие источники, подтверждавшие всю опасность ситуации — какие, можно было не спрашивать, секретность здесь царила такая, что все равно никто ничего не скажет. Марголин был лапидарен. Даже не пригласив Варю присесть, бросил: — Готовьте план активных мероприятий по Кордубцеву, срочно. Разумеется, ей не надо было переспрашивать, а что с Америкой и с подготовкой к командировке — и без того ясно, что от прочих обязанностей Кононову никто не освобождает.
* * *
Варя не любила участковых. Не потому, разумеется, что нарушала порядок или правила человеческого общежития. Повелась неприязнь с тех пор, как у нее во время одного расследования случился с участковым роман. Было это давно, когда те еще не полицейскими, а милиционерами звались. |
