— А я и не собираюсь уговаривать Тома, — ответила Мэй.

Итак, все стало на свои места. Дортмундер понимающе кивнул.

— Я тут бессилен, — сказал он. — Я уже предпринял две попытки и выхожу из игры. Я больше не собираюсь спускаться под воду.

— Ты никогда не сдаешься, Джон, — сказала Мэй.

— Порой даже я признаю поражение. Во всяком случае, я не намерен повторять наши опыты, потому что не в силах этого сделать, и больше тут говорить не о чем.

— Есть и другие способы.

— Мне они не известны.

— Но ты даже не пытался подумать, Джон, — настаивала Мэй.

— Вот тут ты права, — согласился Дортмундер. — Уж если я и пытаюсь что-то сделать, так это забыть о плотине. Что нам еще остается? Попросить Стэнова приятеля слепить еще одну повозку? Купить у того парня с Лонг-Айленда еще пару аквалангов? Прорезать очередную дыру в заборе, чтобы наткнуться на толпу людей, наблюдающих за водохранилищем? Спуститься в него без этих проклятых теннисных шариков? Да, Мэй, ты права. Должны быть и другие способы. Другие способы свернуть себе шею, о которых мы до сих пор не догадывались. Но даже если мы сумеем пробиться в этот чертов город, нам придется пройти по дну, меся грязь, а затем попытаться отыскать крохотный ящик на огромном поле — там, где не видно ровным счетом ничего, даже если бы кто-то специально расставил для нас указатели.

— Будь это простая задача, нам не пришлось бы обращаться к тебе за помощью, — рассудительно заметила Мэй.

Дортмундер откинулся на спину и развел руками.

— Если хочешь, я перееду сюда, — сказал он. — И когда Том взорвет дамбу, буду рядом с тобой. Но больше мне предложить нечего. Мы с Томом расстались навсегда.

— Я знаю, что ты не исчерпал всех возможностей, — настаивала Мэй. — И если бы ты заставил себя подумать над этим...

— А вот и мамуля, — заметил Стэн.

Дортмундер вновь выглянул в окно и увидел зеленый «плимут френзи» с белыми шашечками и надписью «Городской таксомотор» на борту, остановившийся у обочины напротив дома. Из-за руля вылезла мамуля Стэна, одетая в свой рабочий костюм — кожаную кепку, куртку на «молнии» поверх фланелевой рубашки, хлопчатобумажные брюки и туфли. Ее движения были исполнены непривычной плавности и спокойствия. Мамуля аккуратно прикрыла дверцу, вместо того чтобы хлопнуть ею изо всех сил, и направилась к дому неторопливой походкой, не растопыривая локтей и не задирая подбородка.

— Черт побери, — оторопело пробормотал Стэн. — Что это случилось со старушкой?

— Она перестала напрягаться, — сказала Мэй.

Так оно и было. Войдя в дом, мамуля не грохнула дверью, не пнула ее ногой и даже не стала орать и вопить. Она повесила куртку и кепку на крючок и вплыла в гостиную.

— Добрый день, Стэнли, — сказала она мягким голосом. — Я так рада, что ты приехал. Как ты себя чувствуешь, Джон?

— Словно утопленник.

— Вот и славно. — Мамуля пересекла гостиную и подставила сыну щеку для поцелуя. Ошеломленный Стэн подчинился, и мамуля окинула его критическим, но снисходительным взглядом. — Ты уже обедал? — спросила она.

— Ну да, конечно, — ответил тот, пожимая плечами. — Как всегда. Ты сама знаешь.

— Ты не задержишься у нас?

— Э-ээ... — произнес Дортмундер, прочищая горло. — Мы, собственно, приехали затем, чтобы увезти вас отсюда.