Это сказал священник, приближавшийся к ним по проходу. Том бросил в его сторону полный омерзения взгляд и ответил:

— Ну все, с меня хватит. Ребята, придержите-ка этого индюка.

— Ага, — отозвался Келп.

Том зашагал к алтарю, Уолли с живейшим интересом наблюдал за происходящим — ни дать ни взять зритель в театре, — а Дортмундер с Келпом направились к священнику, на лице которого с запозданием появилось выражение тревоги, а в голосе зазвучали визгливые нотки:

— Что такое?.. Как вы можете?.. Вы находитесь в храме Божьем!

— Ш-шш, — успокоительно произнес Келп, беря пастора за руку. Тот начал вырываться, но Келп сжал покрепче, а Дортмундер взял святого отца за другую руку, приговаривая:

— Тише, тише, приятель.

— Послушай, малыш, — сказал Келп, — у тебя выдался тяжелый день, так что отдохни малость.

Священник посмотрел сквозь круглые очки в сторону алтаря.

— Что делает этот человек? — спросил он.

— Это займет не больше минуты, — сказал Дортмундер.

Том подошел к кафедре, представлявшей собой нечто вроде деревянного восьмиугольного решетчатого короба, напоминавшего воронье гнездо на многочисленных подпорках. Нижняя часть кафедры была выложена решетчатыми панелями, укрепленными между подпорками. Вся конструкция была надраена до зеркального блеска. Том нагнулся, сунул пальцы в ромбическое отверстие боковой панели, полускрытой винтовой лестницей, подергал панель, но безрезультатно; последний раз ее снимали тридцать один год назад, и делал это сам Том. За эти годы тепло и холод, влага и сухость, да и само время сделали свое дело, и панель прочно и надежно заклинило. Том тянул, толкал и дергал, но все впустую.

Тем временем у противоположной стены церкви священник испуганно взирал на свадебных гостей, внезапно обернувшихся врагами, и лихорадочно вспоминал известные ему правила поведения в передрягах. Он знал, как успокоить человека, получившего увечье или впавшего в панику, но эти приемы годились лишь тогда, когда он сам оставался сторонним наблюдателем — знающим, умудренным опытом, сочувствующим, но... посторонним. Похоже было, что ни один из этих методов не мог быть применен в положении, когда паника охватила его самого.

— Э-ээ... — произнес он.

— Тихо, — сказал ему Келп.

Священник не мог молчать.

— Насилие — не лучший способ добиться своего, — заявил он.

— Ну, не знаю, — отозвался Дортмундер. — Лично меня этот способ ни разу не подводил.

Со стороны алтаря раздался треск, придавший еще больше веса словам Дортмундера. Это Том, разозленный неподатливостью панели, отступил назад и врезал по решетке, разнеся ее в щепки. Пастор подпрыгнул в руках Келпа, словно мать-кенгуриха. Келп и Дортмундер удерживали трясущегося святого отца на месте, а Уолли, который от возбуждения, казалось, стал выше ростом (к тому же и шире), торопливо побежал к кафедре, чтобы узнать, что там происходит.

Том уже стоял на коленях, вытаскивая из-под кафедры старый докторский саквояж из черной потрескавшейся кожи с ржавым замком.

— Вот он, сукин сын, — удовлетворенно пробормотал Том.

— Ага! — воскликнул Уолли. — Сокровище в церковной кафедре!

— Точно, — ответил Том и, окинув Уолли взглядом, понес саквояж по проходу к остальным. Уолли поспешал следом, подпрыгивая, словно волейбольный мяч.

— Он? — спросил Дортмундер. — Мы можем ехать?

— Он самый, — отозвался Том.