— Извольте следить за своим языком! — вырвалось у потрясенного священника.

Все четверо повернулись к нему. Даже Уолли.

— Неужели он что-то вякнул? — осведомился Том.

— Сам удивляюсь, — ответил Келп, окидывая священника недружелюбным взглядом. — Надеюсь, этого больше не повторится.

— Еще раз услышу — отрежу язык, — сказал Том, извлекая из кармана громадный складной нож и открывая его.

— Крутая мера, — невозмутимо заметил Келп. — Но действенная.

— И даже очень.

Священник округлившимися глазами следил за действиями Тома, который, орудуя ножом, вспорол высохшую кожу вокруг замка, открыл саквояж и спрятал нож обратно в карман. Как только нож исчез, священник громко вздохнул, и его глаза снова забегали.

Том полез в саквояж, вытащил из него пачку купюр, отсчитал несколько штук, бросил остальные обратно в сумку и, повернувшись к священнику, вложил деньги в его бесчувственную руку. Поскольку тот, судя по всему, не мог даже пошевелиться, Том сам сжал его пальцы и произнес:

— Полтысячи на ремонт кафедры. Подбери-ка сопли, — а остальным сказал: — Вот теперь можно ехать.

Дортмундер и Келп отпустили святого отца, и тот бессильно опустился на скамью. Не обращая на него внимания, гости направились к выходу, и Дортмундер сказал Тому:

— Вы очень щедрый человек, мистер. Я просто поражен.

— Такая уж у меня натура, — ответил Том. — Всегда готов удивлять.

Они уже подошли к двери, когда раздался голос священника, оправившегося от оцепенения:

— Может быть, дать вам расписку? Для налогового управления?

Ему никто не ответил.

Полаксу еще не исполнилось и тридцати, однако при взгляде на школьное здание он почувствовал себя настоящим стариком, вспоминая о былом ощущении немереной силы и юношеской убежденности в том, что упорный парень, если он, конечно, не станет много пить и будет поддерживать себя в хорошей форме, в конце концов переспит со всеми бабами на свете. Перед мысленным взором Полакса поплыли лица всех девиц, которых он знал и с которыми так и не переспал, — лица с одинаковыми улыбками на губах. Машина Полакса проплывала мимо здания школы, а ее водитель плыл по волнам неясных воспоминаний.

Даг Берри сидел за рулем своего черного пикапа с серебристо-голубой отделкой и, нетерпеливо похлопывая по баранке, наблюдал за еле ползущим в нескольких дюймах от него патрульным автомобилем. Берри приткнул машину на неосвещенной стороне улицы, напротив школы; оставив работать мотор и погасив огни, Даг ждал, когда освободится путь. Он знал, что за рулем окажется старина Билли Полакс, вместе с которым они ходили в школу — ту самую школу, что стояла напротив. Он знал также, что в следующий раз Билли проедет здесь не ранее чем через час — вполне достаточно, если ученики приедут вовремя.

В трех кварталах от него зажглись рубиновые стоп-сигналы полицейской машины, которая затем свернула направо от Прибрежного бульвара, направляясь к докам и причалам, расположенным на побережье. Даг включил передачу и, не зажигая фар, пересек бульвар и двинулся к большой автостоянке, охватывавшей здание школы слева и сзади. Даг объехал школу, прислушиваясь к металлическому клацанию снаряжения в багажнике, и прижал машину как можно ближе к задним дверям, ключ от которых он еще вчера приобрел у бывшего одноклассника, служившего все в той же школе помощником сторожа (точнее, дворником).

Даг открыл дверцу, но в салоне тут же загорелся огонек, и он поспешно захлопнул ее, не на шутку перепугавшись.