Но не позволяла страху влиять на отношение к мужу. Она слишком любила его, чтобы становиться преградой. Вместо этого она всячески старалась участвовать в его деятельности. Получить ранение не так страшно, как сидеть дома и переживать, не ранен ли он.
Ей было крайне приятно, что Ваксиллиум, в свою очередь, всячески старался участвовать в ее делах. Проявлял больше интереса к политике. Помогал с финансовыми расчетами. Они ладили лучше, чем она когда-либо надеялась. И всякий раз, когда он прикасался к ней, становилось тепло.
– Выпьем чаю, – предложил Вакс, с ее помощью поднимаясь на ноги. – И обсудим дальнейшие действия.
18
Мараси уселась на диван. В ушах еще звенело от второго взрыва. Аллик сел рядом, опустив маску – он всегда опускал ее, когда жевал жвачку. Жвачка была для него неким культурным табу. Странно. Если для чего-то и поднимать маску, то для еды – в первую очередь.
Она взяла его под руку и позволила положить голову себе на плечо. Ржавь, хорошо, что он решил остаться здесь навсегда. В первые годы их отношений было в шестнадцать раз неудобнее.
Пока они дожидались возвращения Вен-Делла, Вакс рассказал о встрече с воздушным кораблем нового посла. Мараси почувствовала, что Аллик напрягся, услышав об этом.
– Это Даал Первейший, – сообщил он. – Он… в почете у Покровителей.
– Я сразу понял, что у него большой политический вес, – сказал Вакс.
– Нет, Вакс, – поправила Мараси. – Быть в почете у Покровителей означает быть успешным в войне.
– Значит, его прибытие – угроза, – заключила Стерис, прислонившись к Ваксу с блокнотом в руках. Она сняла туфли и поставила ноги в чулках на диван, заметно расслабившись.
«Как же она изменилась», – подумала Мараси. Она помнила, что когда-то Стерис не отважилась бы снять обувь в присутствии других людей. Она всегда сидела с идеальной осанкой и старательно держала чашку и блюдце на одном уровне.
Мараси всегда любила сестру, даже несмотря на обиды и вынужденную разлуку, но не считала ее приятным человеком. До недавнего времени. Отчасти дело было в переменах в самой Стерис, отчасти в том, что Мараси осознала: обе в юности пережили одно и то же, ощущали себя запертыми в клетке.
– Стерис, я бы так не сказал, – возразил Аллик. – Это вовсе не обязательно угроза. Но если и так и пять наций действительно образовали Содружество и договорились выступить перед Севером единым фронтом, то это своего рода… символ? Они прислали лучшего из лучших и хотят, чтобы вы это понимали.
– Лучшего из лучших и, полагаю, самого строгого? – спросил Вакс. – Он заметно жестче предшественницы.
– Это так, атташе Ваксиллиум, – кивнул Аллик. – Они хотят показать, что запугать их не получится.
– Он сказал, что одной его целью является возвращение Браслетов Скорби своему народу. Это до сих пор чувствительный вопрос?
– Даже представить не можете, – ответил Аллик. – То, что мы согласились оставить Браслеты здесь… это все равно что бросить тело мертвого отца, ага? Тело, которое одновременно является мощным оружием. Никому это не понравилось. Поэтому его и послали. Его слова о возвращении Браслетов – это символ, да? Заявление? Они дают понять, что не будут церемониться с вами, как раньше. – Аллик заерзал и поднял маску. – Извините.
– Аллик, не ты это решил.
– Не решил, – ответил он, – но и не не решил.
– Дорогой, это не так. – Мараси сжала его руку. – Не нужно брать ответственность за все подряд.
Аллик улыбнулся ей и вновь опустил маску. Раздались шаги, и Мараси решила, что вернулся Вен-Делл. Но в гостиную ворвался Уэйн.
– Эй! – воскликнул он. |