Алина поднималась высоковысоко и смотрела на остроконечные вершины скал, где сияли ослепительной белизной вечные снега, в которых поселилось безмолвие, и воды горного озера были, как небесно-голубой шелк, и где-то изредка тоскливо кричала гагара, и припудренные снегом деревья стояли, как призраки, свесив неподвижные ветви, и легкий мороз пощипывал кожу, словно дразнясь.

Она поднималась еще выше и летела сквозь пухлые облака, окрашенные в алый закатный цвет, и, казалось, облака охвачены страшным пожаром, но огонь был холодным, и от него тянуло не дымом, а влагой и озоном.

Облака ей быстро наскучили, и Алина ринулась вниз — так стремительно, что у нее перехватило дыхание и в ушах неприятно закололо, но на то это и был ее мир, что она могла делать все, что захочет, и поэтому немедленно убрала эти ощущения и полетела над побережьем. Огромные океанские волны с грозным ревом катились к берегу, вздымаясь, одна за одной обрушивались на длинный песчаный пляж и отползали, разбитые, чтобы дать место следующим. Она выбрала одну и влетела прямо под закручивающийся водяной язык и помчалась в сверкающем пенном холодном тоннеле, визжа от восторга, но шум воды заглушал ее голос, и она снова взлетела вверх и, оставив берег далеко позади, добралась до того места, где океан лишь лениво ворочался, и стремительно, словно чайка, углядевшая у поверхности лакомую рыбку, врезалась в воду и помчалась вниз, в темные таинственные глубины, сквозь водный лес, распугивая стайки разноцветных рыбок. Воздух не был ей нужен, и Алина долго плавала среди хрупких коралловых замков, наблюдала за величественными танцами скатов-мант, с восхищением разглядывала колышущиеся актинии, смотрела, как идут куда-то, исчезая во мраке, колючие длинноусые лангусты, маршируя, словно на параде, исследовала грот, возле которого деловито сновали рыбы-хирурги и хромисы. Акул можно было не бояться, потому что в ее мире акул не существовало — во всяком случае, не существовало на то время, пока она находилась в воде, и Алина наслаждалась подводным миром часами, месяцами, веками, пока не покинула его, напоследок покатавшись на спинах раздраженных морских черепах и вволю наигравшись с дельфинами.

Это был чудесный мир, и его можно было поворачивать любой гранью, и по одному лишь ее повелению среди пухлых грозовых ночных туч вспыхивали гигантские молнии, ветвящиеся от края до края небес, и ливень бился о широкие листья пальм и разбивал зеркальную гладь озер. Бархатная ночь сгорала в кроваво-красном пламени зари, и на морской поверхности вспыхивали мириады солнечных зайчиков. Алина летела высоко в небе вместе с огромными удивительными птицами, лениво взмахивавшими крыльями, и если она устанет, то всегда может устроиться на спине какой-нибудь из них и смотреть, как зеленые леса внизу одеваются в золото и багрянец, и можно было спуститься и бродить среди груд опадающих листьев, и слушать осенние голоса птиц, и мягкий стук падающих лесных яблок, и смотреть, как осторожно ступают среди деревьев белохвостые олени. А можно было напустить зимнюю бурю, притаившись высоко наверху, а потом снова спуститься в безмолвные леса, укрытые пухлыми сугробами, и, паря над ними, гоняться за зайцами, смешно вскидывающими длинные задние лапы в снежных брызгах, обрушить снежный ком на задумавшегося лося, сидя высоко на толстом суку, смотреть, как бежит куда-то волчья стая, и зимняя луна сеет призрачный свет на бескрайние серебристые поля, а потом вызвать рассвет и отправиться на замерзшее озеро разглядывать причудливые ледяные узоры, или к застывшим водопадам, в которых драгоценно сияют солнечные лучи.

Наскучит зима, так прочь ее! — и пухлые сугробы тают, и трещит лед, и взбухают переполненные реки, и с деревьев и скал звон, звон капель, веселый хрустальный дождь, и нежно-зеленые ростки тянутся к солнцу, и распускающиеся подснежники склоняют белоснежные головки, и леса одеваются листвой, и цветов все больше, а солнце все жарче, и разгорается ослепительный белый вишневый пожар, и возносятся величественные свечи каштанов, и вербы уже давно распушились, и луга желты от одуванчиков, и вот уже пух летит над ними и оседает на гривах лошадей, и из разогретых норок выбираются сонные длиннолапые тарантулы и часами млеют под солнцем, и весенний ветер, озорной и упругий, играет со всем, что только попадается в его невидимые пальцы, и треплет шевелюры деревьев, и гонит рябь по озерам, и на мир обрушиваются весенние грозы, и радуги тянутся до самого горизонта, и безмолвие разбито вдребезги, и в лесах начинается бурная жизнь, и всюду бабочки, как ожившие цветы, и можно выбрать самую красивую и подставить ей палец, и она сядет на него, чуть подрагивая сказочными крыльями, и слушать, как звенят в небе большеглазые стрекозы.