Она растянула себе руку, когда в приступе безумной животной паники волокла за собой кровать, к которой было привязано ее запястье.

— Господи, — прошептала Алина, глядя на свою руку. Потом снова посмотрела на себя в зеркало, провела пальцем по щеке, тронула кончик носа. Закрыла и открыла свои зеленовато-карие глаза. Облизнула губы. Это было ее лицо. Это — и только оно.

Она вытащила из сумочки телефон и набрала Женькин номер. Подруга ответила не сразу, и ей пришлось прождать почти двадцать секунд.

— Да, Алюня! Ты еще у врача?

В трубке громко играла музыка, и голос Женьки был едва слышен. Алина напрягалась, изо всех сил пытаясь придать голосу спокойный тон и не заорать.

— Жень, в прошлую пятницу, когда я тебе позвонила… у меня был нормальный голос?

Женька удивленно помолчала, потом сказала:

— Ну да. Голос как голос. Простуженный слегка. Только это было не в пятницу, а в среду. В пятницу ты Тамилке звонила и сказала, что выйдешь после обеда. А что слу…

— Как в среду?!

— Ну так. Тебя ведь два дня не было — на среду у тебя выпал выходной, и утром ты мне позвонила и сказала, что заболела, и попросила подменить в четверг. Я хотела зайти, но ты отказалась, сказала, что будешь отсыпаться. Потом звонила тебе несколько раз, но ты не подходила к телефону, а мобилку отключила.

Алина потерла лоб.

— Вот как, значит? Я скоро буду… Ладно, пока.

Она отключилась прежде, чем удивленная Женька успела еще что-нибудь сказать, и позвонила Тамиле. Та схватила трубку сразу же, но судя по ее разочарованному голосу, ждала совсем другого звонка.

— Привет, слушай, сегодня я никак не смогу выйти, я…

— Я и не прошу. Помнишь, я звонила тебе в прошлую пятницу?

— Ну да. И что?

— В моем голосе тебе ничего не показалось странным?

— А при чем тут твой голос? Я же с твоим приятелем говорила.

— Моим приятелем? — изумилась Алина.

— Ну да. Он позвонил с твоего телефона и сказал, что тебе надо с утра к врачу, и ты выйдешь после обеда.

Алина оцепенела.

— Да?

— Да. Лапсик, у тебя проблемы с памятью? Или с приятелем?

— А ты не поинтересовалась, почему он звонит, а не я?

— Ну. Он сказал, ты в душе. И вообще, вся занята. Слушай, мне позвонить должны, так что…

— Больше он тебе ничего не говорил?

— Нет, сразу отключился.

— А какой у него был голос?

— Мужской! — сердито сказала Тамила и положила трубку. Алина посмотрела на дисплей телефона, потом швырнула его в сумочку и ударила ладонью по грязной бледно-желтой стене.

— Сволочи! — выкрикнула она со слезами. — Какие же вы сволочи!

Это был не сон.

Вернее, не совсем сон.

Боком привалившись к стене, Алина тихо заплакала, чувствуя обиду и глубочайшее отвращение. Ее использовали — просто взяли и использовали, как вещь. Вывернули наизнанку ее мозг, забравшись в самые потаенные уголки — те, о которых и сама она страшилась вспоминать, те, о которых никто не знал. Внимательно и тщательно покопались в том, что ей было дорого. Это было омерзительно. Это было еще хуже, чем изнасилование.

Она вспомнила о выстроенных в круг бледно-зеленых ширмах. Несомненно, за ними лежали все остальные — все, кто был вместе с ней в особняке. Значит, они существуют. Значит, они не умерли — Виталий, Олег, Жорка, Света, Ольга… И Лешка и Евсигнеев тоже живы. Они все существуют. Они все настоящие, как и она сама. С ними проделали то же самое, для них создали этот особняк, этот мирок… посадили их туда и наблюдали, как они грызутся между собой, строят догадки, веселятся, подозревают, любят и убивают друг друга.