Другая категория граждан любит находить сверхъестественные причины своим жизненным неудачам или, что ещё чаще, несвершениям. Это вместо того, чтобы честно сознаться: да, не хватило ума, желания и упорства. На дворе стоял двадцать первый век, а люди надеялись вернуть любовь или расширить бизнес, не прилагая личных усилий — просто наведавшись к ясновидящей или «трансцендентальному психологу»… Этим гражданам Барон не завидовал. Мир в его житейском измерении был хоть и не особенно прост, но всё же вполне познаваем и склонен поддаваться честным и абсолютно материальным усилиям человека. К числу коих принадлежала и мысль. Благо ещё в девятнадцатом веке кто-то из русских физиологов опытным путём доказал её материальность…

Всё это пронеслось в Голове у Барона в долю мгновения. В качестве элементарной защиты от происходившего прямо здесь и сейчас. Надо действовать, а не жевать сопли.

Что теперь делалось в посёлке и в лагере?

Где Кирилл, Александра?..

Бросить всё и бежать назад? А что же здесь? Маленькая Эдит и даже грузный Аркадий уже там, где… Где — что?! Что происходит вокруг и кто наконец попался в ловушку?

Два одиночных выстрела.

Мотом — очередь.

Господи, «калашников»-то откуда взялся?!

Барон неожиданно почувствовал себя голым и уязвимым. Его никогда не тянуло к оружию, он не хвастался успехами на стрельбище и подавно не бывал под огнём, и поэтому в голове отчаянно заколотилась всего одна мысль: «Скорее мотать отсюда подальше…»

Туда, где жизнь портили такие травоядные материи, как установление контакта с сыном да беспокойство, не посыплются ли посреди дороги гайки из «Патриота»…

Говорят, у женщин есть особая женская логика. В таком случае у мужчин нет вообще никакой. Приняв вполне здравое решение удирать, Барон рванул с места и… побежал вверх по склону, туда, откуда звучали крики и выстрелы. Монморанси вылез из-под рюкзака Эдит и, тоскливо подвывая, потрусил вслед за хозяином…

— Стой! Стой! Да стойте же, вам говорят!

Неожиданно похолодало, стемнело (или так только казалось?) и хлынул проливной дождь. Барон стоял, почти уткнувшись в пятнисто-раскрашенный, блестящий от водяных потоков бок БТРа. Солдат, часто моргая, стоял рядом и кричал на него, вытягивая тонкую шею. Ресницы у солдата были мокрые, длинные и расходились красивым веером. И ещё у него был автомат. «Откуда здесь военные? Это он стрелял? В кого?..»

— Мне туда надо, — сказал Барон, указывая рукой. — У меня там… — И запнулся, пытаясь сообразить, что же, собственно, у него «там». Проскользнувший между камнями Монморанси, не колеблясь, напал на БТР и солдата. Солдат вскочил на гусеницу и повёл стволом:

— Уберите собаку! Это ваша собака?

Перекрывая лай Монморанси, откуда-то справа донёсся крик, полный боли и отчаяния. Кричал мужчина.

— Монморанси, вперёд! — не ответив солдату, рявкнул Барон, пересёк едва заметную в сгустившихся сумерках дорогу и, зачем-то бросаясь из стороны в сторону («Неужели я боюсь, что этот мальчик с ресницами мне в спину шмальнёт?!»), во все лопатки побежал через лес.

Аркадий стоял на коленях, закрыв руками лицо. Его ружьё валялось поодаль во мху и более всего напоминало убитую и уже закаменевшую в смертной истоме чёрную змею. Эдит застыла рядом, вытянувшись как в почётном карауле. Человек семь военных энергично бродили среди камней и деревьев, словно что-то искали. Среди них двое были в плащах. На плоском камне стояли три пластиковых ящика с клеммами и небольшими экранчиками и валялись обрывки чего-то, похожего на альпинистское снаряжение.