Грохот здесь стоял еще более громкий, чем под водой. Над головой что‑то трещало и сыпалось, визжали падающие люди, ружейный огонь не стихал, хоть и велся вслепую, однако внимание Риваса было приковано к плоту, который он покинул всего несколько секунд назад, — и не только из‑за скрюченной от боли фигуры сестры Сью, явно схлопотавшей по меньшей мере одну из предназначавшихся Ривасу пуль.

Человек, пытающийся кричать, надувая при этом воздушный шар, возможно, издавал бы такие звуки, какие слышались сейчас со стороны Севативидама. Приглядевшись, Ривас заметил, что туша Севативидама заметно уменьшилась в размерах. Худеющие на глазах руки Мессии рвали на куски прозрачную, светящуюся мембрану, обволакивавшую его голову, и за те две‑три секунды, что потребовались Ривасу, чтобы доплыть до плота и забраться на него, интенсивность свечения мембраны — пульсировавшей и дергавшейся независимо от попыток Севативидама сорвать ее — удвоилась, потом утроилась, а потом по ней начали перебегать языки бледного пламени.

Еще один тяжелый предмет упал сквозь затянутый дымом воздух и поднял фонтан воды. Ривас сообразил, что это рушатся каменные своды, что все это здание разваливается к чертовой матери. И все оттого, что Севати‑видам лишился сил?

Сестра Уиндчайм уже выбралась из своего кресла, и Ривас повернулся к Ури.

— Вставай! — крикнул он. — Ну, давай же! Нам надо убираться отсюда!

Ури всхлипнула и протянула руки — одна из которых продолжала сжимать недоеденную taco — к Сойеру.

— Господи, спаси нас! — взвыла она.

Ривас опустил нож, отвел назад левую руку, сжал ее в кулак — и очень осторожно, но с силой двинул ее по подбородку. Рот ее на мгновение открылся — и тут же с лязгом зубов закрылся, когда голова ее упала на доски плота.

— Достань лодку! — крикнул он сестре Уиндчайм. — Сажай ее туда и садись сама. — Он снова взял нож на изготовку и повернулся к Сойеру. Просвистевшая пуля буквально обожгла ему кончик носа, поэтому он придвинулся ближе к Мессии, почти обняв его.

Находиться так близко от него было нестерпимо горячо, ибо хемогоблин полыхал ярким пламенем, но сквозь его испаряющееся тело Ривас видел глаза Севативидама, смотревшие только на него, полные боли и обещания мести.

Ривас подмигнул ему и сквозь липнувшее к Севативидаму тело хемогоблина вонзил нож тому в смуглую грудь. Ему пришлось поискать острием, прежде чем он нашел зазор между ребрами.

Странная вещь случилась, когда он выдернул лезвие: горящий хемогоблин начал втягиваться в Севативидама подобно воде, втягивающейся в слив ванны, когда выдернешь пробку. Теперь в глазах виднелся страх и еще что‑то... мольба?

Ривас так и не понял, делает ли он это по собственной воле: он полоснул ножом по складчатому горлу и, отпрянув от фонтана крови и вытерев глаза рукавом, чтобы видеть хоть что‑то, заметил угловатый предмет размером с большой палец, появившийся из разреза и зависший в воздухе перед его лицом.

Предмет дернулся, стряхивая с себя кровь, и Ривас увидел, что это кристалл.

За его спиной сестра Уиндчайм нашла гондолу и с трудом укладывала в нее безжизненное тело Ури. Стрельба стихла, но камнепад делался все сильнее, вода бурлила, воздух наполнился брызгами, а сквозь обвалившиеся части стен и сводов виднелось все больше звездного неба. Надо было спешить, но Ривас медленно протянул руку и взял кристалл.

В голове его сразу же послышался голос: «Проглоти меня. Ты победил. Ты босс. Я буду работать на тебя. Проглоти меня».

Он знал, что это означает: вечную жизнь, всегда помня, кем он был, с причудливой границей между тем, что составляло его, и тем, что не составляло; неуязвимость.