Когда двери, скрипнув, закрылись за ним, Ривас поднял взгляд к потолку и присвистнул. Да, подумал он, совершенно не владеешь собой. Поосторожнее с пивом, старина, — ты и дома, и здесь перебираешь. Тоже мне смазка...

— Боже, Грег, — произнес Фанданго, и в голосе его звучал неподдельный ужас. — Ты с ума сошел, да? До меня только дошло: я ж никогда тебя таким не видел — ну, там, ворчишь разве, если что не так. Что он такого сказал? Что‑нибудь про твое пение? Или одежду? И кого он хотел, чтобы ты...

— Ох, да заткнись же, Томми, — устало буркнул Ривас. Моджо уже зажег фонари рампы, поэтому он не позволил раздражению слишком уж проявляться на лице. — Вовсе я не сошел с ума, понял? Мне просто осточертели все, кто считает, будто у них есть право отнимать у меня время, вот и все. И не хотел я вызывать его. — Он взял свой инструмент, смычок и не без досады заметил, что руки его дрожат; ему пришлось поспешно опустить их и подозрительно покоситься на барабанщика. Впрочем, Фанданго все еще покачивал головой. Потом тот выбил короткую дробь на одном из своих барабанов — в общем, явно ничего не заметил.

— Но ты обозвал его мутантом, — произнес наконец барабанщик. — Ну, то есть меня‑то ты так обзываешь, когда я облажаюсь, но этот‑то парень точно из этих. Я даже отсюда видел, какой он лысый.

— Я все‑таки решу, что ты умственно отсталый, если до сих пор не поймал этого темпа, — заявил Ривас. — Давай сначала и как следует.

Он трижды притопнул ногой. Фанданго обиженно насупился — и начал играть.

Им пришлось сделать перерыв всего через несколько минут, когда Моджо принялся вертеть старые скрипучие лебедки, поднимающие люстры на нужную высоту. Несмотря на свое недавнее решение, Ривас опустил свой пеликан и подошел к бару за новой порцией пива. Он вернулся на место, сел на стул, вытянул ноги и отсутствующе уставился в потолок, где висели по углам паутиной пыльные гирлянды бумажных кукол.

Всего несколько клиентов вошли и уселись за столы ко времени, когда Моджо закончил возиться с лебедками, и Фанданго вопросительно покосился на Риваса; впрочем, пеликанист, похоже, забыл свое недовольство его игрой. Зал постепенно заполнялся, и мало‑помалу люстры кончили раскачиваться, а шум разговоров и звон стаканов сделались громче и настойчивее. Только Ривас оставался безразличен ко всему этому, и когда двое близнецов‑китайцев — один гитарист, другой перкуссионист — появились и полезли на сцену, приветственный взмах его руки автоматизмом не отличался от взмаха конского хвоста, отгоняющего слепней.

Фанданго пришлось даже толкнуть его в бок и прошипеть: «Очнись, Грег!» Потому как в зале появился владелец заведения.

Стив Спинк с Ривасом были примерно одного возраста и сложения — тридцати лет с небольшим, подтянутые, уже с намечающейся складкой поверх пояса, — но Спинк с его копной белокурых волос и ослепительной улыбкой буквально излучал юношеский оптимизм, тогда как у Риваса был несколько театрально‑драматический облик: темные волосы, борода и резкие черты.

Спинк облокотился о сцену. Словно очнувшись, Ривас поспешно вскочил со стула, схватил свой инструмент и с удивлением заметил, что зал уже полон.

— С тобой все в порядке, Ривас? — с отеческой заботой поинтересовался Спинк.

— Э... что? — Ривас шагнул к рампе, наступив на забытый стакан с пивом. Тот разбился, обрызгав пивом дорогую кожаную куртку Спинка.

— Черт возьми, я спросил, все ли с тобой в порядке. Ты какой‑то не такой, как всегда. Выступать‑то сможешь?

Ривас нахмурился и выпрямился во весь рост.

— Разумеется, могу! Что ты хочешь этим сказать? Бог мой, из‑за какого‑то копеечного стакана.