Вдруг Риваса осенило. Он снял свою спящую ношу с крюка и, придерживая его лицо над водой, бесшумно проплыл под причалом и обогнул широкий корпус лодки — судя по обводам, это все‑таки было что‑то вроде баржи. Усилившийся дождь заглушал любой неосторожный всплеск и, уж без всякого сомнения, лишал Вилли и его спутника особого желания глазеть по сторонам.

Выглянув из‑за ближней к корме по левому борту корзины, Ривас на мгновение увидел на фоне неба силуэт — должно быть, принадлежавший Вилли, — перегнувшийся через фальшборт, чтобы опустить очередную корзину на носу. Мужчины продолжали разговаривать, но со своей новой позиции Ривас почти ничего не слышал.

Очень осторожно он приподнял продвинутого, зацепил его рубаху за угол корзины, потом едва ли не целую минуту постепенно опускал паренька, перекладывая его вес на веревку, чтобы та не дернулась или не заскрипела. Потом, придерживая корзину одной рукой, другой он начал развязывать брезент. Когда ему наконец удалось распустить узел и отвернуть край, он увидел, что корзина представляет собой железную клетку, доверху наполненную контейнерами из матового стекла длиной примерно по футу, а высотой и шириной по шесть дюймов. Крышка корзины запиралась простой щеколдой, для надежности замотанной проволокой. Ривас принялся распутывать узел.

По мере того как небо светлело, дождь слабел, и Ривасу приходилось орудовать быстрее и тише. В конце концов, когда дождь сменился мелкой моросящей пылью, а Ривас, задрав на мгновение голову, увидел ярко освещенных солнцем чаек в вышине, задвижка поддалась, и ему удалось откинуть крышку, не отцепив при этом спящего мальчишку, а потом осторожно, по одному вынуть из корзины стеклянные контейнеры и пустить их на дно.

Повинуясь внезапному импульсу, он в последний момент успел ухватить выброшенный уже последний контейнер, открыл его и увидел внутри три стеклянных флакона с завинчивающимися крышками. Нахмурившись, он оглянулся на своего неподвижного спутника — тот время от времени похрапывал и бормотал что‑то, но, к счастью, достаточно тихо, чтобы его не услышали на палубе. Может, доза этой дряни заткнет мальчишке рот?

Стоит попробовать, решил он. Все это, конечно, смахивает на замкнутый круг, все равно что продавать кому‑то шнурки от его же башмаков. Впрочем, подумал он, я что‑то не слыхал, чтобы кто‑то был невосприимчив к этому зелью. И уж наверняка это не просто высушенная до порошкового состояния кровь — все эти баки и агрегаты под полом истекальной избы явно добавляют что‑то к исходному материалу.

Он вынул один из флаконов, отправив открытый контейнер с двумя другими такими же вслед за остальными на дно. Потом отвинтил крышку, осторожно поднес бутылочку, доверху заполненную мелким бурым порошком, к ноздрям мальчишки и, дождавшись очередного вдоха, легонько дунул. В воздух взметнулось маленькое облачко, и Ривас отвернулся, чтобы случайно не вдохнуть порошка самому, однако часть его, похоже, попала по назначению, так что Ривас закрутил крышку и сунул флакон в карман штанов.

Затем, искренне молясь о том, чтобы никто из Соек не смотрел сейчас на удерживавший корзину трос, он отцепил мальчишку и перевалил его через край корзины костлявыми ногами вперед, после чего забрался в нее и сам.

В сидячем положении вода доходила ему до груди. Ему пришлось перегнуться через край и сунуть голову в воду, чтобы нашарить откинутую крышку корзины, однако в конце концов ему удалось, одолевая сопротивление воды, закрыть ее и более‑менее задвинуть щеколду, а потом натянуть брезент обратно на место в надежде на то, что развязанные ремешки никто не заметит.

Оказавшись в темноте, он позволил себе перевести дух. Его спутник, по идее, должен был еще некоторое время хранить молчание под действием Крови, и сидел в тесной корзине враспор — так, что при любом раскладе он, конечно, мог умереть от истощения или пневмонии, но никак не утонуть.