Склон был пологий и длинный, и он мог скользить вниз быстро и без усилий, размышляя при этом, почему Ривас продолжает притворяться, будто желает эту женщину, Уранию. Раскинув свои бестелесные руки, чтобы чуть затормозить спуск, он попытался воскресить воспоминания Риваса о ней. Надо же, подумал он, невесомо приземляясь — он до сих пор не набрал еще массы, чтобы пригибать жесткую траву, — надо же, он ведь почти ничего о ней и не помнит. Она важна ему только как предлог для... для...

Ну, этого парящий человек пока не знал. Наверное, это что‑то вроде тяги алкоголика к спиртному. Каким‑то образом Ривас оказался в зависимости от того, чего на самом деле ему не хотелось... нет, точнее, ему пришлось не любить нечто, что ему необходимо. Почему?

Вообще‑то невесомого человека, приплясывавшего на цветочных лепестках, не слишком волновало почему — просто ему не хотелось, чтобы Ривас знал ответ на этот вопрос, — ибо если бы Ривас разобрался с этим, это умерило бы царящий у него в душе разброд и помешало бы танцующему человеку соблазнять его. А человеку‑пушинке так хотелось — просто ужас как! — слиться с Грегорио Ривасом. А иначе как им стать единым целым?

Всю ночь ветер гнал дождь с севера, но солнце потихоньку разгоняло тучи, и озорной ветерок время от времени задувал со стороны моря. Когда следующий порыв пригнул траву, заставив человека‑пузыря схватиться за какой‑то росток, чтобы его не унесло обратно в глубь суши, тот задрал свою похожую на полиэтиленовый пакет голову и принюхался.

Запах Риваса донесся до него, но совсем слабый, далекий, и к нему примешивался странный аромат крови.

Человек‑пушинка толкнулся прозрачной ногой и взмыл как змей в сильный ветер, не заботясь о том, что выскочит из тени на жар, ибо сверху ему было лучше видно.

В верхней точке прыжка он снова раскинул руки и ноги и завис, вглядываясь в подернутую муаром морскую синь. Некоторое время глаза его меняли форму и размер, пытаясь сфокусировать взгляд.

Тут он увидел то, что искал, и пальцы рук и ног его беспокойно зашевелились, чтобы удержать его в нужном положении.

Это оказалась большая, широкая баржа, странно ощетинившаяся выступающими за борта настилами и трапами; издали она напоминала раздавленного жука. Она двигалась так быстро, и бурун за ней кипел такой белой пеной, что даже летающий человек понял, что она приводится в движение каким‑то мотором. И трюм ее, подсказывали ему до предела обострившиеся чувства, битком набит женщинами. Летающий человек недовольно нахмурился. Ну что ж, подумал он, по крайней мере Ривас этой поездкой, наверное, наслаждается.

Вдоль бортов баржи болтались в воде какие‑то закутанные в темную ткань тюки, и человек‑змей вдруг понял, что Ривас находится в одном из них. Он не смог бы объяснить, откуда знает это, но при взгляде на лодку и мысли о Ривасе у него возникало ощущение холодной, струящейся воды, темноты и затхлого воздуха.

Эх, дружок, подумал летающий человек, прищелкнув языком и сокрушенно покачав полупрозрачной головой. Что‑то плоховато у тебя идут дела, когда ты предоставлен самому себе. Пожалуй, самое время нам с тобой поболтать еще немного.

Хемогоблин раскинул плоские руки, поймал подходящий ветер и полетел к морю, оставив сушу позади.

Глава 8

Поначалу Ривас пытался сопротивляться теплой, эйфорической дремоте, которая накатывала на него вместе с водой. Он напоминал себе об опасности, которой подвергался, о еще большей опасности, которая грозила Ури, и пытался разжечь в себе тревогу и нетерпение.

Впрочем, все это казалось не таким уж и неотложным. В конце концов, как он мог повлиять на развитие событий сейчас, сидя в этой дурацкой клетке? Так что, возможно, самым разумным с его стороны было бы вздремнуть на этом и впрямь удобном ложе из струящейся воды.