Впрочем, дальше размышлять на эту тему он не стал, ибо вид их напомнил ему о кое‑ком, кто мог бы ему и помочь.

Кажется, ему шел тогда двадцать четвертый год, и он возвращался домой после закрытия «Бомбежища» — значит, час был утренний, предрассветный. Из темного переулка до него донеслись шум возни и пара ударов. Пока он раздумывал, вмешаться или нет, оттуда послышался сдавленный женский голос, звавший на помощь. Он выхватил нож и ринулся в темноту.

Стая покалокас избивала молодую женщину, и ему удалось, не порезав ножом никого из них — ему хватило и рукояти в качестве кастета, — рассеять их и прогнать прочь. Он помог жертве встать и проводил ее до дому, а она настояла на том, чтобы он присел и выпил, пока она смывала кровь с лица, переодевалась и ощупывала ребра на предмет переломов.

Когда она вернулась, весьма довольная тем, что отделалась подбитым глазом и парой синяков, они поболтали час‑другой, и Ривас узнал, что она работает проституткой. Он не стал спрашивать, но и без того не сомневался, что этим и объяснялось нападение покалокас: эти сумасшедшие тетки реагировали на прилюдные проявления страсти едва ли не также, как на музыку, и если там, в переулке, они наткнулись на исполнение ею своих профессиональных обязанностей, этого было более чем достаточно, чтобы спровоцировать катавасию, которую прервал своим вмешательством Ривас. Клиент же, судя по всему, успел вовремя улизнуть.

Когда он на заре уходил от нее, она заявила, что в долгу перед ним, так что на протяжении нескольких следующих лет он принимал этот долг по частям, заглядывая к ней, когда ему хотелось чего‑нибудь этакого, а никакой доступной девицы под рукой не имелось. Возможно, потому, что ни он, ни она не ждали от этой связи ничего особенного, да и испытывали друг к другу разве что легкую, чуть покровительственную симпатию, их отношения не оборвались ссорой, как это обычно бывало.

Интересно, подумал он, пытаясь вспомнить, где она живет, застану ли я ее на старом месте? И, кстати, осталось ли еще что‑нибудь от этого ее большого долга?

Дом, когда он, несколько раз свернув не в ту сторону, наконец нашел его, выглядел как‑то непривычно, однако спустя пару секунд Ривас понял, что изменения здесь ни при чем: просто прежде он ни разу не видел его при дневном свете. Вот свинья, подумал он про себя. Поэтому он с осторожным оптимизмом поднялся на крыльцо и постучал. Дверь ему отворил мужчина, и обстановка, по крайней мере то, что Ривас смог разглядеть за его спиной, тоже было другое.

Мужчина подозрительно нахмурился, и Ривас представил себе, на что похож со стороны — в бинтах, небритый, изможденный и грязный.

— Прошу прощения, сэр, — начал он, стараясь говорить как можно почтительнее. — Я пытаюсь найти молодую даму, которая жила здесь... гм... восемь лет назад.

— Я здесь всего третий год, — заявил мужчина, так и продолжая хмуриться. — А как ее зовут?

Ривас почувствовал, что краснеет.

— Я... я не помню... Симпатичная такая, худощавая, волосы темные...

Мужчина презрительно выругался и захлопнул дверь.

Ощущая себя предельно униженным, Ривас спустился с крыльца и свернул за угол. Наверное, стоило бы заглянуть в старое «Бомбежище», подумал он — если оно, конечно, никуда не делось, — вот только когда Стив Спинк нанял меня играть у него в Эллее, я ведь просто слинял, даже не предупредив старину Хэнкера о своем уходе.

Впрочем, мысль о «Бомбежище» напомнила ему о том, что эта женщина — как бы ее ни звали — любила посиживать в заведении... как там его?.. «El Famoso Volcan», на берегу канала Божьей Коровки. Обеденное время в те ранние годы правления Седьмого Туза, как правило, заставало ее за одним из столиков в тенистом, выходящем на берег канала дворике. Он посмотрел на солнце, прикидывая время, и решил, что попытаться стоит.