|
15. Оцепление на площади было выставлено, самое позднее, в 9.35, потому что полицейский участок находится неподалеку от «Сентрисс». Не позднее 9.30 был отправлен вызов в Управление, в отдел по расследованию убийств: туда идут звонки по поводу любого трупа, обнаруженного на территории Ройменбурга. Не больше четверти часа обычно уходит на отфутболивание свежего покойничка к самому неудачливому или самому свободному инспектору отдела. Потом нужно найти машину, получить «добро» от комиссара, прибыть на место, немного помедитировать над трупом и заняться опросом свидетелей. На все про все будет затрачено не менее трех часов, по окончании которых потребуется еще выработка официальных направлений расследования.
- Думаю, сразу после обеденного перерыва. - Почему не до? Кто же променяет сытный обед на беседу со свидетелями? - Такова полицейская практика, миледи. - Поверю вам на слово, мистер Стоун. Итак, до обеда мы свободны в своих передвижениях и намерениях? - Вполне. - Тогда не смею более вас задерживать. - Миледи? - Возвращайтесь к фроляйн Цилинске. Или вы не считаете, что ей сейчас ваше общество необходимо чуть больше, чем мне? Намек понятен. Иду. Сам напакостил, сам и буду отвечать. По всей строгости, потому что спрашивать с себя тоже буду сам. *** Пух невесомых локонов на подушке. Темно-синие, бордовые и кремовые линии клетки на пледе, укрывающем хрупкое тело. Несмотря на худобу и изможденность, Ева не фарфоровая ваза, не упадет и не разобьется от случайного прикосновения, но что сейчас творится внутри сознания, погруженного в сон? Думаю, что знаю. Нет, почти уверен. Со мной тоже произошло нечто подобное. Чуть мягче, пройдя стороной, но переживаний хватило с избытком. Мы вели наблюдение за свидетелем, проходящим по очередному делу. Рутинная работа, многочасовое сидение на пятой точке, невероятная скучища и при всем этом - невозможность отвлечься на что-то еще. А тут еще сменщик выбыл из строя, и пришлось дежурить не двенадцать часов, а двадцать три… Положено было двадцать четыре, но старший офицер смены, прибывшей на час раньше, посмотрел на мое лицо и сказал: иди-ка отоспись, парень. И я пошел. Потому что слишком устал. Пришел домой, рухнул в постель, проспал часов десять, а на следующий день в участке узнал, что примерно за полчаса до официального окончания моей смены свидетеля убили. Разумеется, мне было проще, чем Еве. Но это теперь я могу так говорить, а в те дни… Никакие уговоры не действовали. Чувство вины не желало уходить, настойчиво, каждую минуту бодрствования и сна долбя мое сознание безыскусной и неопровержимой мыслью: человек умер из-за меня. Умер, потому что я ушел. Остался бы до конца положенной смены, все наверняка сложилось бы иначе. В конце концов, если бы убийство произошло всего на три четверти часа позже, я с полным правом мог бы считать себя всего лишь наблюдателем и… Вот такая дребедень меня мучила. Мучила довольно долго, с месяц или больше, иногда обманчиво затихая, чтобы в следующий момент обрушиться на мою голову с новыми силами. И логика не помогала. Да, я имел полное право уйти. Да, меня официально отпустили. Да, мое физическое состояние, скорее всего, не позволило бы предотвратить совершение преступления. Но что толку в логике, когда прямо перед глазами непристойно оголился факт: я ушел - человек умер? Выкарабкиваться было трудно. Помню, полицейский психолог пытался мне помочь, но своими беседами только злил и действовал на нервы. Ох, сколько всяких гадостей я тогда наговорил бедной женщине… До сих пор стыдно встречаться. |
