— Не сейчас, Уоррик! — сказала она нетерпеливо. — Я не была со своей матерью уже три года и видела ее только один раз несколько месяцев назад, когда…

Она не закончила и нахмурилась, а он с готовностью подсказал ей:

— Когда что?

— Неважно.

— Важно. Когда д’Амбрей избивал ее?

— Она сказала вам об этом?

— Да, и еще больше. Почему ты мне никогда не говорила, что он угрожал ей и ее жизнь была в опасности?

Она широко раскрыла глаза:

— И вы осмеливаетесь спрашивать меня об этом? Вы бы и не стали прислушиваться к голосу рассудка. «Никогда не говори, что у тебя была причина сделать так, как ты сделала». Это ваши слова, мой господин.

Он поморщился.

— Я знаю. В то время не имело никакого значения, знал я или нет об этой причине. Но сейчас это имеет большое значение.

Он замолчал, не зная, спрашивать ли еще, но ему нужно было знать, и он спросил:

— Он тебя еще и принудил шпионить за мной?

— Я говорила вам, он об этом и не помышлял. Он был слишком занят тем, чтобы придумать, как можно использовать против вас армию, которую только что заполучил.

Уоррик прислонился спиной к закрытой двери, вид у него был совсем унылый.

— Тогда, значит, я ошибался еще больше, чем я думал вначале. Боже мой, ты была совсем ни в чем невиновна, даже в том обмане, в котором я тебя недавно обвинил.

Ровена смотрела на него, не спуская глаз, не веря своим ушам.

— Невиновна ни в чем? Так я же изнасиловала вас. Вы это забыли?

— Нет, я простил тебя за это. Но…

— Когда это вы меня простили? — спросила она требовательно. — Я не слышала слов, подтверждающих это.

Он бросил на Ровену сердитый взгляд за то, что она перебила его, и за то, что она была такая бестолковая.

— Ты прекрасно знаешь когда, женщина. Это было в тот день, когда ты попросила меня о благодеянии — в ту ночь, когда ты не могла уснуть.

Щеки у Ровены вспыхнули.

— Вы могли бы и сказать об этом, — пробурчала она, и тут же добавила, вспомнив о последних неделях: — Но теперь это уже не имеет значения.

— Ты права. Мне не в чем тебя винить и не за что прощать, так что это совсем не имеет никакого значения. Это ты должна меня простить. Ты можешь простить?

Она долго в упор смотрела на него, потом безразлично подернула плечами:

— Конечно. Вы прощены. Могу я теперь увидеть свою мать?

Уоррик нахмурился.

— Ты не можешь так легко простить мне мою вину.

— Не могу? Почему же? Или вам только что пришло в голову, что мне совершенно безразлично, сожалеете ли вы или нет о своей вине?

— Ты все еще сердишься, — догадался он и кивнул. — Я не могу винить тебя за то, что ты сердишься. Но я постараюсь все уладить. Мы поженимся, и когда…

— Я не выйду за вас замуж, — спокойно прервала его Ровена, слишком спокойно.

Теперь настала его очередь уставиться на нее, и он взорвался:

— Ты должна выйти за меня!

— Почему? Чтобы вы могли искупить свою вину? — Она медленно покачала головой. — Или вы не слушали в тот день, когда я сказала вам, что все чувства, которые я испытывала к вам, больше не существуют. Их больше нет в моем сердце. С чего бы это мне хотеть выходить за вас замуж, Уоррик? — И тут самообладание покинуло ее. — Приведите мне хотя бы одну стоящую причину?

— Чтобы наш ребенок не был незаконнорожденным!

Она закрыла глаза, чтобы скрыть свое разочарование. Чего она ожидала? Что он скажет, «потому что я люблю тебя»?

Ровена вздохнула. Когда она снова посмотрела на него, взгляд ее не выражал ничего.