– Давай перейдем на заднее сиденье, – сказал я Виктории, чтобы вывести ее из задумчивости и чтобы она прекратила поглаживать пальцем кончик брови. Я положил ей руку на плечо, а потом провел ладонью по затылку. – Тебе еще нужно отработать твои деньги.

Она посмотрела на меня и вынула изо рта жвачку. На этот раз она открыла окно и выбросила комочек на тротуар.

* * *

Трудно двигаться в темноте, трудно следить за кем-то, опасаясь, что в любую минуту слежка может быть обнаружена, трудно хранить секрет и носить в душе тайну, тяжело постоянно скрываться и сознавать, что наши близкие знают про нас не всё: от одного из наших друзей мы скрываем одно, от другого – другое (то, о чем первый знает), для одной женщины сочиняются иногда целые истории, которые (для того чтобы потом случайно не выдать себя) надо постараться запомнить навсегда и во всех подробностях, так, словно все это с нами действительно произошло, а другой женщине, новой, мы рассказываем все как есть, кроме тех незначительных мелочей, за которые нам самим неловко: что мы способны часами смотреть по телевизору футбол или тупые викторины, что до сих пор любим читать комиксы, что с удовольствием поиграли бы на полу в любимую детскую игру, если бы было с кем, что не упустим возможности перекинуться в карты, что нам нравится одна актриса, хотя мы понимаем, что и человек она никчемный и актриса никудышная, что у нас бывает собачье настроение, что, проснувшись, мы сразу тянемся за сигаретой, что у нас бывают очень странные сексуальные фантазии. Мы не рассказываем обо всем этом не только потому, что в наших интересах этого не рассказывать, или потому, что мы чего-то боимся, или потому, что нам стыдно за свои недостатки: очень часто мы не рассказываем таких вещей только потому, что не хотим огорчить других, испортить им настроение, обидеть кого-нибудь. А иногда – потому, что этого требуют правила приличия: воспитанный человек не будет рассказывать все подряд и уж тем более демонстрировать свои пороки и странности. Иногда мы скрываем, кто были наши предки – почти все предпочли бы иметь другие корни. Люди скрывают, кто были их родители, дедушки и бабушки, кто их братья и сестры, мужья и жены, иногда скрывают даже, кто их дети (если они уродились похожими на наших недостойных супругов), Мы замалчиваем некоторые периоды нашей собственной жизни. Нам ненавистно порой наше детство, или юность, или зрелые годы – в каждой биографии найдется темный, позорный или скандальный эпизод. Мы предпочли бы, чтоб для других этого эпизода не существовало, и сами делаем вид, что этого никогда не было. Нам стыдно за слишком многое в нашем прошлом: за наш внешний вид и за наши прежние идеалы, за нашу наивность и наше невежество, за нашу покорность и за нашу строптивость, за нашу уступчивость и нашу несговорчивость, за то, что убеждали других в том, в чем сами не были уверены, за то, что влюблялись в тех, в кого мы влюблялись, и дружили с теми, с кем дружили: часто жизнь – это сплошное предательство и отрицание того, что было раньше, ведь со временем меняются наши представления обо всем и наше отношение ко всему. Неизменно только одно: мы по-прежнему храним секреты и носим в душе тайны, хотя большинство из них гроша ломаного не стоят. Трудно двигаться в темноте, но еще труднее – в изменчивой полутьме: в каждом человеке что-то на виду, а что-то глубоко скрыто. Что именно мы открываем или скрываем, зависит от того, насколько давно и хорошо мы знаем собеседника, и от того, какие цели преследуем. И мы повторяем: «Я уже не тот, что прежде, я совсем другой», искренне полагая, что мы уже не те, кем считали себя раньше, потому что случай и бешеный бег времени изменили нас самих и весь мир, как сказал Неповторимый в то утро, когда излагал нам свои мысли, которые мне предстояло сформулировать.