Изменить размер шрифта - +
Нет уже того порыва. Но, повторяю, я постарался бы себя пересилить. Но теперь ведь нет и завода, так что все бессмысленно. Все. — Повернулся. — Собственно, Арсений Дмитриевич, наверное, бессмысленно и то, что я вам это говорю?

В— се это далеко не бессмысленно. Далеко не бессмысленно. Как бы вам объяснить… Пропажа вашего генератора и стоящая передо мной цель… Передо мной как адвокатом эти два предмета могут быть связаны.

— Не понимаю.

Простите, ведь вы заинтересованы, чтобы Глебов получил страховку?

— Н-ну… В общем, конечно. Если Глебов ее получит… Я с ним не говорил на эту тему… Но не исключено, что он купит новый завод.

— Ну да. И вы сможете снова заняться… своим генератором.

— Не знаю. Что об этом говорить. Во-первых, глупо только говорить. Во-вторых, признаюсь, сейчас просто не хочется. Я всегда сторонился грязи. А это, по-моему, как раз самая грязь.

— Подождите, Валентин Петрович. Может быть, вы правы, это и грязь. Но… Вы сказали, что когда-то не верили, сможете ли что-то сделать в науке. Но ведь я тоже, когда взялся защищать интересы Глебова, не верил, что смогу чего-то добиться. Я и сейчас в это не верю. Но ваш генератор… Понимаете, когда к противопожарной обстановке добавляются улики вроде сторожа и нефти, о чем мы уже говорили… то надежды, что страховка будет выплачена, почти нет. Но генератор… Простите, генератор меняет дело. Существенно меняет.

— Не понимаю, при чем тут мой генератор?

— При том, что он… вернее, его пропажа может стать очень веским доводом на суде. Веским — в нашу пользу. Кстати, хоть что-то от этого генератора сохранилось? Не мог же он сгореть без остатка?

— Сохранились жалкие обломки. Кожух, станина.

— Эти обломки было бы очень неплохо представить в суд. Если дело дойдет до процесса. Согласитесь, одно дело объяснять судьям что-то на словах. И совсем другое — показать вещественные улики. Как говорится, вопиющие… Какого размера ваш генератор?

— Около метра в длину. В высоту сантиметров семьдесят.

— Отлично… Простите, может быть, это звучит бестактно, но наверняка вид обгоревшего прибора создаст нужный эффект. Все-таки где они, эти останки?

— Честное слово, мне неприятно обо всем этом говорить.

— Понимаю, Валентин Петрович, очень хорошо понимаю. Еще раз простите, но уж так получается, что сейчас наши интересы противоположны. Они что, эти останки, на заводе? На этом… стенде?

— Видите ли, я приехал в Петербург во вторник, когда все было кончено. Но… Субботин, успевший к месту пожара одним из первых, как только все потушили, сразу кинулся к испытательному стенду. И… несмотря на то что от генератора остались обломки, тут же перевез все. что осталось, к себе.

— Куда именно «к себе»? Домой?

— Он поместил станину и кожух во дворе, в сарае. Объяснил, что не мог смириться с пропажей. Я его отлично понимаю: Василий Васильевич хотел сохранить хоть что-то. Хотя… Ясно, что обгоревший кожух не представляет никакой ценности.

— Это очень хорошо. Извините еще раз, Валентин Петрович, но других слов у меня пока просто нет. Экспонат для суда прекрасный. А… что, собственно, представлял собой этот генератор? Меня интересуют не технические тонкости — откуда возникла сама его идея?

— Изготовить генератор попросило Морское ведомство.

— Он что… был им очень нужен?

— Н-ну… это долгий, трудный, а главное — очень специальный разговор. Может быть, ограничимся моим первым ответом?

— Можем ограничиться.

Быстрый переход