|
Князь Великой Артании, вместе со свитой, из ниоткуда ворвавшийся на коне на Шевардинский холм, оказался гладко выбритым, подтянутым и мускулистым военным, в таком же, как и у его подчиненных, невзрачном мундире цвета пожухлой травы. Наполеон сначала даже не понял, кто из двух этих мужчин, выглядящих для него почти на одно лицо, является Артанским князем, а кто его адъютантом. И только аура силы и власти, распространяемая из серых как сталь глаз этого человека, безошибочно указывала на то кто тут главный. На фоне силы и мужества Артанского князя откровенно раздобревший Наполеон, даже несмотря на свой яркий мундир, выглядел несколько блекло. Все-таки оттопыренное пузико – это совсем не та деталь мужского организма, которой стоило бы гордиться.
Упруго спрыгнув с коня, Артанский князь бросил поводья первой попавшейся солдатке, вытянувшейся при этом в струнку, и с решительным видом, пылая гневом, направился к императору французов. – Наполеоне Буонапарте, – на чеканной латыни ледяным тоном произнес Артанский князь, подойдя почти вплотную, – и за каким же чертом ты, сын собаки, поперся воевать в Россию? Чего тебе не хватало: земель, славы, или острых ощущений? Сколько своих солдат ты схоронил по пути от границы к этому полю? Двести или триста тысяч? Сколько из них погибло от русских пуль и снарядов, а сколько от обыкновенного поноса? Да и на этом поле четверть твоей армии убита, больше половины ранено, и скольким из раненых еще предстоит умереть, а скольким на всю жизнь остаться калеками, ибо твои врачи, дубина корсиканская, не знают других способов лечения, кроме ампутации конечностей. Все эти люди пошли за тобой в поход – кто-то по твоему приказу, кто-то по приказу своих королей. Всем им кружило головы твое громкое имя, хотелось славы и добычи, но вот теперь они в могиле, и им не надо уже ничего. Что ты можешь сказать в свое оправдание? Бонапарт прекрасно понял эту гневную тираду (ибо от корсиканского языка до литературной латыни расстояние меньше, чем от малороссийского суржика до языка Пушкина и Лермонтова). Но он молчал. Ведь отсюда, с Шевардинского холма, все причины, побудившие его начать войну с Россией, на фоне эпического разгрома казались такими мелкими и неважными… Конечно, русский император Александр, потакая своим жадным боярам, продолжил торговлю с Англией хлебом, пенькой, лесом и льном* и тем самым нарушил главное условие Тильзитского мира; но, тыкая в медведя заостренной палкой, невозможно заставить его плясать кадриль. От такого обращения медведь, скорее всего, бросится на своего мучителя и раздерет его на мелкие части. Ответить было нечего. Уже с самого начала вторжения Наполеон чувствовал, что идет в никуда, но повернуть обратно было равносильно признанию поражения (а потому немыслимо), а русский император, этот коварный византиец, не шел ни на какие переговоры, рассчитывая, видимо, заманить французскую армию вглубь своей страны, подальше от европейских баз, где с ней можно было бы расправиться без особых усилий. Примечание авторов: * как сейчас Европа в значительной степени зависит от русских газа и нефти, так же в эпоху деревянного парусного судостроения британский королевский флот для своего существования остро нуждался в русской пеньке (канаты), досках (корпуса кораблей) и льне (паруса). Не дождавшись ответа от Императора, Артанский князь с мрачным видом добавил на той же латыни: – Молчите, Буонапарте? А ведь я умолчал о русских солдатах и офицерах, которые пали в боях с вашей армией, защищая свою родину (а следовательно, с моей точки зрения, достойны причисления к лику святых). Но об этом я буду разговаривать не с вами. А сейчас пора очистить мизансцену от лишних лиц. Во избежание негативных нюансов при начале разборок с российским командованием вас, Буонапарте, и вашу гвардию требуется убрать отсюда подальше. Сейчас на этом поле откроется нечто вроде ворот, которые будут вести в другое место… После этих слов Артанского князя с западной стороны Шевардинского холма открылась огромная дыра в пространстве, из которой пахнуло жаром, как из гигантской русской бани или преддверия самого ада. |
