|
– Со мною трудно справиться; сегодня я уѣзжаю. Я пришла сюда, чтобы проститься съ тетушкою Діаконусъ, и, конечно, засмѣялась бы, узнавъ, что вы такъ поздно вздумали изгонять меня, если-бы это не оскорбило мое самолюбіе. Мои сестры сегодня только открыли мнѣ глаза и разсказали мнѣ о той счастливой будущности, которую для меня подготовляютъ. Въ моментъ неожиданнаго открытія я почувствовала, что изъ голубой гостинной президентши мне осталась только одна дорога, а именно: на станцію желѣзной дороги; и я бы тотчасъ уѣхала, если-бы не вспомнила о принятыхъ на себя обязанностяхъ. Впрочемъ, я уѣзжаю только на время, а тамъ постараюсь убѣдить Морица, чтобы онъ на-всегда потерялъ надежду на мое къ нему расположеніе, никогда не расчитывалъ на другія отношенія со мною, кромѣ строго родственныхъ, и возьму съ него слово не принимать со мною другаго тона, кромѣ тона опекуна.
Сказавъ это, Кети низко опустила голову, ея грудь порывисто поднималась и опускалась, все лицо горѣло яркимъ румянцемъ женской стыдливости; но она, во что бы то ни стало, хотѣла высказаться человѣку, который, по ея мнѣнію, такъ несправедливо судилъ о ней. Брукъ вздохнулъ свободнѣе и выпрямился, точно съ плечъ его свалилась тяжесть. – Съ того памятнаго дня, какъ мы внесли въ вашъ домъ больную Генріэтту, между ею и тетушкою Діаконусъ завязалась тѣсная дружба, – продолжала Кети съ поспѣшностью. – Теперь я спокойнѣе уѣду, зная, что тетушка возьметъ Генріэтту на свое попеченіе. Объ этомъ хотѣла я просить ее, когда, нѣсколько минутъ тому назадъ, приближалась сюда. Но теперь я напишу ей изъ Дрездена, потому что вы сами поймете, можетъ-ли изгнанная изъ вашего дома, снова вступить на его порогъ? Съ этими словами молодая дѣвушка прошла мимо него. – Прощайте! – сказала она, слегка поклонившись, и направилась къ мосту. Дойдя до группы тополей, Кети обернулась, чтобы еще разъ взглянуть на дорогой домикъ; тамъ, изъ за угла, торчали дѣтскія головки, стараясь пробраться впередъ, а у дерева молча стоялъ докторъ, крѣпко опершись обѣими руками о зеленую доску стола и устремивъ на удалявшуюся дѣвушку пристальный взглядъ съ почти дикимъ выраженіемъ. Загадочное дѣвичье сердце! Не задумавшись ни на минуту, бросилась Кети назадъ, быстро пробѣжала по той землѣ, на которую нога ея не должна была больше ступать, и ласково положивъ свои теплыя руки на холодные пальцы доктора прошептала со страхомъ въ голосѣ: – Боже мой! не больны-ли вы? – Нѣтъ, я здоровъ, Кети, но я чувствую слабость, хотя не ту слабость, въ которой вы меня недавно обвиняли! – сказалъ онъ едва слышно. – Ступайте, – ступайте! Развѣ вы не видите, что я нахожусь въ такомъ настроеніи, когда каждое теплое слово, каждый ласковый взглядъ превращаются въ пытку! – воскликнулъ онъ и, поспѣшно нагнувшись, прижалъ свои горячія губы, крѣпко и страстно, къ рукѣ, все еще лежавшей на пальцахъ. Кети вздрогнула отъ испуга, но, не смотря на то, почувствовала, что сердце ея переполнилось какимъ-то блаженствомъ и она чуть не вскричала: – Нѣтъ, я не пойду, я нужна тебѣ. Но снова взглянувъ на доктора, стоявшаго передъ нею съ болѣзненно-блѣднымъ лицомъ и молча указывавшаго на мостъ, молодая дѣвушка, не оглядываясь, убѣжала, точно за нею гнался злой духъ съ огненнымъ мечемъ. Нѣсколько часовъ спустя, Кети въ шляпкѣ и въ вуали, съ дорожною сумкою черезъ плечо, спускалась по боковой лѣстницѣ виллы, стараясь, чтобы никто не замѣтилъ ея отъѣзда. Бѣдная Генріэтта, хотя и горько плакала, прощаясь съ дорогою сестрою, но все таки не задерживала ее, предчувствуя, что непрошенное вмѣшательство Флоры, непремѣнно повлекло бы за собой цѣлый рядъ тяжелыхъ сценъ. Больная согласилась тоже не говорить никому объ отъѣздѣ сестры, пока они сами не узнаютъ о ея намѣреніяхъ изъ письма, которое Кети не замедлитъ прислать изъ Дрездена. Впрочемъ Генріэтта взяла слово съ Кети, что въ ту минуту, когда она почувствуетъ необходимость съ нею видѣться, то Кети тотчасъ пріѣдетъ, все равно гдѣ бы она не находилась. |
