– Вы думаете, что принятая вами задача легка? Генріэтта очень больна, вамъ не разъ придется переносить тяжелыя, страшныя минуты, – сказалъ онъ твердымъ голосомъ.

– Знаю, – возразила Кети блѣднѣя, – но я чувствую въ себѣ достаточно мужества и твердости.

– Вь этомъ я не сомнѣваюсь, – прервалъ онъ ее снова, – я увѣренъ въ вашемъ терпѣніи и состраданіи, но теперь положительно невозможно опредѣлить, когда наша больная не будетъ болѣе нуждаться въ уходѣ. Потому я и хочу предупредить васъ и если можно не допустить, что-бы вы слишкомъ энергично взялись за дѣло, у васъ, какъ и у всѣхъ, можетъ не достать физическихъ силъ.

– У меня? – спросила она гордо смотря на свои руки; – неужели вы можете говорить подобныя вещи, имѣя передъ собой мое крѣпкое сложеніе? Во мнѣ течетъ кровь моей бабушки Зоммеръ; она была дочерью дровосѣка, всегда бѣгала босикомъ и лучше владѣла топоромъ, чѣмъ ея братья, – это мнѣ разсказывала Сусанна.

Брукъ посмотрѣлъ въ открытое окно, гдѣ между гіацинтами и нарцисами стояла тетушка Діаконусъ и лицо его быстро омрачилось, замѣтивъ съ какимъ искреннимъ сочувствіемъ она смотрѣла на молодую дѣвушку.

– Я говорю не о силѣ мускуловъ, – сказалъ онъ болѣе мягкимъ голосомъ, – но надо замѣтить, что обязанности сидѣлки, постоянныя безпокойства и волненія пагубно дѣйствуютъ на нервную систему. Конечно, я не имѣю права дѣлать вамъ замѣчанія, это дѣло вашего опекуна. Какъ я полагаю, Морицъ настоитъ на томъ, что-бъ вы вернулись въ Дрезденъ въ опредѣленный срокъ.

Послѣднія слова докторъ произнесъ довольно рѣзко.

– Не понимаю вашу строгость! – сказала удивленная Кети, – почему вы такъ желаете моего отъѣзда изъ виллы? Развѣ у меня дурное намѣреніе? Я думаю, что Морицъ не вправѣ удержать меня, если я хочу ухаживать за сестрою? Впрочемъ есть иной исходъ: уговорите Генріэтту ѣхать со мной въ Дрезденъ. Тамъ я буду смотрѣть за нею вмѣстѣ съ моею докторшею; надѣюсь, что это не повредитъ моимъ нервамъ?

– Хорошо, я попробую, но не ручаюсь за успѣхъ, – сказалъ Брукъ рѣшительно.

– Тогда я даю вамъ слово уѣхать отъ сюда при первой возможности, – продолжала Кети твердымъ голосомъ, а докторъ въ видимомъ замѣшательствѣ опустилъ глаза и не сказалъ больше ни слова.

Общее молчаніе, длившіеся нѣсколько минутъ, было наконецъ нарушено тетушкою, которая высунувшись изъ окна, спросила молодую дѣвушку.

– Развѣ вамъ такъ хочется уѣхать отъ сюда?

Кети спустила вуаль и зашпилила ее на затылкѣ, такъ что ея раскраснѣвшееся личико походило на спѣлый персикъ, покрытый густою тканью.

– Изъ вѣжливости я, конечно, должна была-бы сказать „нѣтъ“, – сказала она съ улыбкою. – Меня старались хорошо воспитывать, но я не могу подчиняться капризамъ каждой личности и питать ко всѣмъ равную симпатію. Я нисколько не менѣе чуждаюсь теперь бабушки моихъ сестеръ, какъ и въ былое время, когда меня заставляли цаловать ея руку: это возмущало меня, когда я была еще ребенкомъ. Да, осиротѣлъ для меня отцовскій домъ; онъ холоденъ, какъ мраморъ, которымъ онъ украшенъ. Кромѣ того, Морицъ тоже сталъ какимъ-то важнымъ бариномъ, такъ что невольно чувствуешь страхъ и стыдъ, когда вспомнишь о своемъ происхожденіи… Теперь вы поймете, дорогая г-жа Діаконусъ, почему я радуюсь моему возвращенію въ Дрезденъ, въ томъ случаѣ, если Генріэтта согласится ѣхать со мною. Иначе я употреблю всѣ мои усилія, что-бъ остаться съ больною сестрою, даже въ томъ случаѣ, если Морицъ пожелаетъ силою отправить меня въ Дрезденъ.

Затѣмъ она дружески поклонилась пожилой дамѣ, слегка кивнула головою доктору и, выйдя изъ сада, отправилась на мельницу, не смотря на то, что уже темнѣло.

VIII.

Скоро и совсѣмъ стемнѣло, на фабричныхъ часахъ пробило семь, а Кети все еще сидѣла на окнѣ угловой комнаты мельницы.