Жилы на его шее и вены на могучих руках вздулись, как канаты. Опираясь правой рукой на мое плечо, а левой — на толстый стальной лом, он с огромным усилием встал на свои тоненькие ноги каменотеса и заковылял в сторону ворот.

— Тебе не волосы нужно было отрезать, а всю голову! — орал мужской голос.

Я бросился вперед, открыл ворота и выбежал за дядей Авраамом в переулок. Рыжая Тетя лежала на животе на тротуаре, словно раздавленная машиной кошка, и все лицо ее было в грязи, смешанной со слезами, слюной и кровью, что текла из рассеченной нижней губы. Ее платье, то самое, небесно-голубое, было порвано и тоже испачкано, а на ней верхом сидел нападавший, незнакомый мне низкорослый мужчина, и уже замахивался снова ее ударить, когда подоспевший к месту дядя Авраам с силой схватил его за руку.

— А, поганый пес… — прошипел коротышка. — Мы и тебя не забыли!

Бледно-пыльное лицо дяди Авраама напряглось и собралось морщинами.

— Это ты кого тут называешь предательницей и курвой?

Его рука поднялась уверенно и плавно, и баламина, описав в воздухе идеальный круг, опустилась. Свист. Удар. Мои глаза и уши не верят тому, что я помню: мужчина упал на землю с раздробленной лодыжкой.

— Это ты на кого тут поднимаешь руку? — снова простонал каменотес. — На женщину? Сам ты пес!

Мужчина раскрыл рот, словно собираясь что-то ответить, но боль уже ворвалась в его мозг и задушила слова. Он был бледен, как мертвец. Его веки и нога судорожно дергались. Я посмотрел на него и на Авраама и понял, что это не первая их встреча. Что-то отработанное и отшлифованное было и в крике, и в падении, и в ударе, и в наклоне.

— Хочешь и матракой по голове получить, как тогда? Или с тебя достаточно? — спросил Авраам.

У меня вдруг закружилась голова, а дядя Авраам, словно выполняя тайную церемонию, известную всем ее участникам, выпрямился и протянул руку Рыжей Тете, но та отшатнулась от него, откатилась в сторону, поднялась сама и, ни на кого не глядя, побрела, пошатываясь, прочь.

— Куда ты идешь! — крикнул Авраам. — Зайди домой, сполосни лицо, ты не можешь так идти!

Рыжая Тетя обернулась.

— Куда это «домой»? Куда это «домой»? — прошипела она, как змея. — Где это «дом»? Я не хочу от тебя никакого дома, ничего… ты ничем не лучше, чем все они, понял, пес поганый?

И неожиданно бросилась на него с какой-то жуткой ненавистью. Она была высокой, и дядя Авраам, слабые ноги которого не ожидали нападения, упал на спину, и тогда она вспрыгнула на него и стала колотить кулаками по его каменной груди и толстым костям черепа.

— Но он же тебя спас… Ты сама позвала его, и он пришел и спас тебя… — закричал я. — Почему ты не говоришь ей, что это ты ее спас?

Но они не обращали на меня никакого внимания, целиком поглощенные своим делом. Рыжая Тетя била его и плакала с закрытыми глазами, а дядя Авраам, тоже закрыв глаза, молча принимал удары и только время от времени стонал: «Это был несчастный случай…» — до тех пор, пока она не встала с него и пошла, качаясь, по переулку, а Авраам, оттолкнув мою протянутую руку, тоже поднялся, пошатнулся, чуть не упал, выпрямился, заковылял к своему дому и исчез за хлопнувшими воротами.

Тем временем в переулке появился Хромой Гершон на своей голубой «де-сото», увидел лежащего на земле, окровавленного, стонущего коротышку, сказал: «Так тебе и надо, говнюк, скажи еще спасибо, что не убили», — и, взвалив его в свою машину, повез в амбулаторию, что возле бакалейной лавки. Я бросился догонять Рыжую Тетю, чтобы провести ее домой, но увидел, что она уже открывает дверь нашего дома, и, не ожидая, пока женщины начнут выпытывать у меня, что с ней случилось, почему она плачет и кто ее избил, развернулся и побежал обратно к дому Авраама.