Он знал, что Петтибоун его не любит, это было очевидно. Но, пытаясь покончить с Джеймсом, тот ставил под угрозу всю операцию. Вероятно, Петтибоун вовсе не был предан идеям Наполеона, как считали «монахи».

Джеймс закрыл уставшие глаза и отдался ощущению нежной гладкости шелкового покрывала на своем разбитом лице и истерзанном теле. Им с Клариссой нельзя больше оставаться в Кенвуд-Хаусе. Петтибоун стал слишком реальной угрозой. А без помощи «коринфян» Джеймсу будет трудно защитить Клариссу и Айрис — не говоря уже о мистере и миссис Беннетт и остальных обитателях дома. Что ж, Джеймс никогда не уклонялся от вызовов, можете быть уверены.

Теперь, когда он позволил себе глубже погрузиться в мягкую постель, боль в его истерзанном теле понемногу отступала. Петтибоун. Что он задумал? Петтибоун. Петтибоун…

— Джеймс?

Голос, такой милый, неожиданно раздался у самого уха. Джеймс моментально проснулся, непроизвольно обхватил говорившего за плечи и повалил на кровать, пригвоздив его руки к мягкой постели, — и увидел в слабом свете свечи, горевшей на ночном столике, лицо Клариссы.

— Джеймс! — сердито прошипела она. — Почему вы накинулись на меня? И, главное, что вы делаете в моей кровати?

— Извините, Кларисса. Я не знал, что это вы.

Не так Джеймс намеревался начать свое оправдание. Он выпустил ее руки и привстал на колени.

После чего с трудом, неуклюже вернулся в прежнее положение.

— Джеймс, кто еще это мог быть? — сердито спросила она, садясь. — И вы не ответили мне, почему вы здесь.

Джеймс поморщился — его бок пронзила кинжальная боль.

— Очень больно? — спросила Кларисса гораздо мягче, лицо ее выражало беспокойство.

«Она беспокоится — это хорошее начало», — сказал себе Джеймс. В мыслях все выглядело намного проще. Но сейчас, когда Кларисса оказалась рядом и между ними был лишь ее мужской халат…

— Вы приготовились ко сну.

— Конечно. Я всегда одеваюсь так… прежде чем ложиться в постель. Джеймс, вы не повредили себе голову сегодня вечером?

— На меня напали, Кларисса. Их было четверо.

— Четверо?! — воскликнула она, ее нога, когда она подвинулась к нему ближе, оказалась прижатой к его ноге. — Как же вы сумели…

— Вообще-то, — прервал ее Джеймс, пытаясь игнорировать прижатую к нему теплую мягкую стройную ножку, — я знаю вы пробыли в комнате достаточно долго, чтобы обнаружить мое присутствие. Так что вряд ли тут моя вина, если это стало для вас неожиданностью.

Глаза у Клариссы широко открылись, она дважды открыла и закрыла рот.

— Так вы считаете — я виновата, что вы напугали меня чуть ли не до смерти?

Черт, он сделал ошибку. Утратил ее сочувствие. Это не входило в его планы.

— Позвольте заметить, мистер Джеймс Марлоу, в обычных обстоятельствах ни один человек в здравом уме не посчитал бы ваши рассуждения разумными. События этого вечера, возможно, были привычными для вас, но не для меня. В действительности все, что происходило со мной в последние двадцать четыре часа, настолько далеко от нормы, что…

— Простите меня.

— О, — произнесла Кларисса, нервно обхватывая, колени руками. — За что? То есть… — Она умолкла и опустила голову. — Мне не следует спрашивать. Это просто…

— Вы лишились дара речи, — сказал Джеймс, чувствуя облегчение во всем теле оттого, что наконец принес извинение, которое должен был бы принести пять лет назад.