— А скажешь ли ты, что он оказался лучше, чем я думала о нем? И что я раскаиваюсь в своем неверии в него, виновата перед ним — безмерно виновата!

— Леночка, возьми себя в руки! Тебе это померещилось.

— И что я люблю его — это скажешь? Да — люблю! Ненавижу себя за то, что люблю!

— Успокойся! Не надо так кричать. Все это от неожиданности. Ты же меня любишь, ты сама знаешь! Ровно неделю назад ты сказала, что будешь моей женой, что я всех тебе дороже… Или это была неправда?

Она плакала, уткнувшись лицом в расстеленное пальто.

— Теперь я понимаю, что значат слова: «Сердце разрывается на части», — проговорила она с отчаянием. — Нет, поверь, ты мне дорог, я не лгала! Но когда я услышала, только шаги услышала… И что он все бросит, приедет ко мне — нет, даже поверить не могла!

Георгий с ласковой настойчивостью повторил: — Пожалуйста, успокойся! Когда люди плачут, они утрачивают способность соображать. Нам надо думать, надо решать: с кем ты будешь?

Лена печально смотрела на него. Ее глаза светились в темноте. Георгию показалось, что они освещают лицо, так был глубок их блеск. Он понял, что предстоит услышать много тяжелого.

— Я не буду ни с ним, ни с тобой. К нему у меня нет дороги, к тебе — силы.

Он спорил, уговаривал, упрашивал, умолял. Потом, измученный, растянулся на мху. На другом берегу пылали костры, багровые блики пробегали по темной реке — Лара звенела на камнях, омывая мыски.

— Пойдем, — сказала Лена. — Я озябла.

У двери ее комнаты Георгий сказал:

— Утро вечера мудренее — завтра еще поговорим.

Он пошел не к себе, а на улицу, дома Семен и брат могли пристать с разговорами. Он мог вести сейчас лишь один разговор, по-настоящему важный, единственно важный. Это будет мужская беседа — крепкая словом, резким взглядом и — если до того дойдет — тяжелым кулаком. «Вот бог, а вот порог — катитесь, пока целы!» — такими словами он начнет, продолжение придет само. Завтра товарищ Николай аккуратненько умотается ко всем чертям, а Лена успокоится, она обязательно успокоится, если он умотается!

Георгий в нетерпении вслух бормотал, что собирался высказать. Но при Чударыче он не посмел сразу завязать ссору.

— Где же нам побеседовать? — спросил он. — На дворе — темно, в клубе — людно, дома — посторонние уши. — Георгий посмотрел на Чударыча. — Нельзя ли у вас?

Чударыч с неохотой согласился. Когда он ушел к себе, Георгий заговорил:

— Ваше появление расстроило Лену. Вам нужно завтра уехать.

— Этого я не сделаю, — спокойно ответил Николай. Он с вызовом глядел на раздраженного Георгия.

— Значит, нам предстоит борьба за сердце любимого человека, — сказал Георгий.

— Как вы ее мыслите — на кулаках, на палках, стульями? По завету предков — кто сокрушит соперника, тот и любим? Такая борьба мне отвратительна, но если нападут, я сдачи дам.

Георгию казалось, что этот человек угадывает его мысли.

— Стулья и кулаки — аргументы не столько веские, сколько увесистые. Нынешние девушки жалеют побежденных и не увенчивают победителей — Лена в этом отношении вполне современна…

— Тогда дайте себя побить, — серьезно посоветовал Николай. — Если бы это гарантировало любовь Лены, я согласился бы быть избитым.

— А я — нет, — откровенно признался Георгий. — Не терплю, чтоб меня безнаказанно колотили.