Нюренбергъ развелъ руками.

— Порядокъ — что вы подѣлаете! — отвѣчалъ онъ. Здѣсь на все порядокъ и англичанскаго режимъ… Отъ восемь до девять часовъ маленькій дежене, отъ двѣнадцать до часъ — большой дежене… Въ семь обѣдъ. И я вамъ скажу, господинъ Ивановъ, здѣсь въ семь часовъ такого обѣдъ, что на два дня поѣсть можно. Пожалуйте садиться въ экипажъ.

— Да мнѣ чертъ съ нимъ, съ этимъ обѣдомъ, что имъ можно наѣсться на два дня! Мы не изъ голодной деревни пріѣхали, чтобы такъ на ѣду зариться. Слава Богу, въ состояніи заплатить и каждый день за обѣдъ. Но дай ты мнѣ тогда котлетку, когда я хочу, а не тогда, когда ты хочешь, актерская его морда!

— Каковъ экипажъ-то! воскликнулъ Нюренбергъ, когда они вышли на подъѣздъ, и причмокнулъ языкомъ, поцѣловавъ свои пальцы. — Арабскаго лошади, коляска отъ работы придворнаго вѣнскій поставщикъ.

Экипажъ былъ, дѣйствительно, прекрасный, лошади тоже, кучеръ на козлахъ былъ даже въ синей ливреѣ съ золотыми пуговицами и въ новой, не линючей, красной фескѣ съ пушистой черной кистью, висѣвшей на затылкѣ.

Нюренбергъ посадилъ супруговъ въ коляску и шепнулъ:

— Такого экипажъ только Адольфъ Нюренбергъ и можетъ достать! Я его перебилъ отъ бразильскаго посланникъ. Такого экипажъ ни одинъ полицейскаго заптіе не позволитъ себѣ не пропустить, хоть мы и опоздали. Прямо побоится, подумаетъ, что самого большущаго лицо отъ дипломатическій корпусъ ѣдетъ, подмигнулъ онъ супругамъ и вскочилъ на козлы. Лошади помчались.

LIII

Путь къ мѣсту, гдѣ должна совершиться церемонія Селамлика, былъ отъ гостинницы не 6лизосъ. Сначала довольно долго ѣхали по главной улицѣ Перы. Проводникъ Нюренбергъ обращалъ вниманіе супруговъ на замѣчательныя зданія, на дома греческихъ и армянскихъ богачей, на красивый домъ русскаго посольства съ виднѣвшимися около него кавасами въ черногорскихъ костюмахъ. Зданія частныхъ лицъ въ большинствѣ случаевъ были вѣнскаго типа, вѣнской архитектуры. По дорогѣ попадалось много кофеенъ съ зеркальными стеклами въ окнахъ и виднѣвшимися въ нихъ фесками и шляпами котелкомъ. Кофейни чередовались съ магазинами, лавками съ съѣстными припасами, щеголявшими необычайно бѣлыми тушами барановъ, вывѣшанными на дверяхъ. Изобиловали кондитерскія, содержимыя европейцами. Вывѣски на магазинахъ были сплошь съ французскими надписями, очень рѣдко гдѣ попадалась въ видѣ перевода турецкая вязь. Не взирая на праздникъ, турецкое воскресенье, какъ выразился проводникъ про пятницу, всѣ магазины и лавки, даже и турецкіе, были отворены. Турки носильщики тащили тяжести на палкахъ, какъ у насъ таскаютъ ушаты съ водой, погоньщики гнали вьючныхъ лошадей и ословъ. Движеніе на улицѣ было большое, но женщинъ, даже и европейскихъ, было видно мало. Фески и фески, шляпы — котелки и шапки. Даже и провизію въ мясныхъ и зеленыхъ лавкахъ покупали фески.

Ближе къ мечети — и движеніе на улицахъ усилилось. Экипажи такъ и обгоняли другъ друга. Стали попадаться красивые черкесы всадники на лихихъ коняхъ, то тамъ, то сямъ тянулись старики турки верхомъ на маленькихъ осливахъ. Экипажъ супруговъ Ивановыхъ обгонялъ солдатъ, идущихъ съ оркестрами впереди, но безъ музыки. Вагоны конки шли чуть не шагомъ, кондукторы трубили въ рога во всю, по никто и не думалъ останавливать ихъ движенія, хотя улицы были совсѣмъ узки.