— Дѣйствительно, смотри, какъ смотрятъ на тебя, замѣтила Глафира Сененовна.

— А вотъ я имъ сейчасъ такую рожу скорчу, что не поздоровится.

— Брось. Не дѣлай этого.

— Ей-ей, сдѣлаю, если очень ужъ надоѣдятъ.

Но къ супругамъ подскочилъ оберъ-кельнеръ съ таблетками и карандашомъ и предложилъ имъ столикъ съ двумя кувертами, за который они и усѣлись.

— Какое вино будете вы пить, монсье? спросилъ онъ Николая Ивановича, останавливаясь передъ нимъ въ вопросительной позѣ.

— Боже мой! Да здѣсь, оказывается вездѣ пьютъ вино! — воскликнула Глафира Семеновна. — А въ Петербургѣ мнѣ разсказывали, что у турокъ вино можно получить только по секрету, контрабандой, какъ въ Валаамскомъ монастырѣ.

— Пустое. Наврали намъ. Столько здѣсь иностранцевъ, да чтобы они жили безъ вина!

— Лафитъ, Марго, Мускатъ люнель, венъ де пейи? — спрашивалъ оберъ-кельнеръ, дожидаясь отвѣта.

— Ну, венъ де пейи, — отвѣтилъ Николай Ивановичъ и прибавилъ, обратившись къ женѣ:- Попробуемъ мѣстнаго турецкаго вина. Видишь, у турокъ даже свое вино есть.

Но вотъ два поваренка, одинъ изъ коихъ былъ негръ, въ бѣлоснѣжномъ одѣяніи, внесли въ столовую большую кастрюлю съ супомъ и поставили ее на нарочно приготовленный столикъ. Пришелъ полный усатый метрдотель въ бѣломъ и принялся разливать супъ въ тарелки. Присутствующіе стали размѣщаться за столами. Захлопали пробки, вытягиваемыя изъ бутылокъ, зазвенѣли ложки о тарелки. Николай Ивановичъ взялъ меню обѣда и сосчиталъ кушанья.

— Девять блюдъ, сказалъ онъ.

— И навѣрное я изъ нихъ буду ѣсть только три, улыбнулась жена.

— Отчего? Боишься, чтобы лошадинымъ мясомъ не накормили? Здѣсь, матушка, кухня европейская.

— Да вѣдь ты знаешь мою осторожность. И при европейской кухнѣ могутъ улитками и всякой другой дрянью накормить. Да и сыта я. Вѣдь я только что часъ назадъ бутерброды съ сыромъ ѣла.

Подали по полъ-тарелкѣ супу, какого-то зелено-фисташковаго цвѣта и съ кнелью. Глафира Семеновна заглянула въ меню, попробовала прочитать и сказала:

— Поди, разбери, изъ чего супъ! Какіе-то каракули написаны.

Она дрызгала ложкой по тарелкѣ и отодвинула отъ себя тарелку. Мужъ съѣлъ всю порцію и проговорилъ:

— По три ложки около каждаго прибора положено для всякихъ потребъ, а по полъ-тарелки супу подаютъ. Хорошо, что я давеча пилавомъ и турецкимъ бивштексомъ позаправился. Да даже меньше полутарелки.

За супомъ шелъ горъ-девръ. Подавали сардины, вестфальскую ветчину. Глафира Семеновна съѣла сардинку.

— Смотри, смотри, и турокъ-то ветчину ѣстъ, указала она мужу на усача въ фескѣ, помѣстившагося за столикомъ, какъ разъ рядомъ съ ними, и прибавила:- Все шиворотъ на выворотъ. А ѣхавши сюда, я думала, что и свинина-то въ Турціи запрещена.

Усачъ въ фескѣ, сидѣвшій съ какой-то красивой полной дамой съ развязными манерами, превесело разговаривалъ съ ней по-французсеи и съ особеннымъ аппетитомъ уписывалъ тоненькіе ломтики жирной вестфальской ветчины. Николай Ивановичъ взглянулъ на него и сказалъ:

— Да, дѣйствительно, не ѣстъ, а жретъ. Видно, все запретное-то мило. Впрочемъ, можетъ быть, онъ не турокъ, а грекъ. Вѣдь здѣсь и греки фески носятъ и даже вонъ нашъ жидюга проводникъ. Спроси-ка, Глаша, по-французски у лакея — турокъ это или нѣтъ. Можетъ быть, лакей знаетъ.

Глафира Семеновна обратилась съ вопросомъ къ оберкельнеру, принесшему имъ двѣ полубутылки вина краснаго и бѣлаго — и тотъ отвѣчалъ утвердительно.

— Это аташе изъ министерства иностранныхъ дѣлъ, а съ нимъ его «птитъ фамъ», прибавилъ онъ тихо и наклоняясь къ супругамъ. — Она француженка, пѣвица.

— Батюшки! Да онъ и винище хлещетъ! воскликнула Глафира Семеновна, дернувъ мужа за рукавъ.