— Босфоръ вапоръ не вакытъ гидеръ? (То есть: когда отходитъ пароходъ по Босфору?)

Дѣвушка даетъ какой-то отвѣтъ. Николай Ивановичъ не понимаетъ его и опять спрашиваетъ:

— Постахане кангы соканда дыръ? (То есть: гдѣ здѣсь почта)?

Опять отвѣтъ по-турецки, который онъ не понимаетъ.

— Да брось ты! останавливаетъ его Глафира Семеновна. — Вѣдь чтобы она ни отвѣтила, ты все равно ничего не понимаешь.

— Постой, я ей закажу обѣдъ. Барышня! Мамзель Тамара! Обѣдъ на сегодня… Ойле емейи… Первое… Супъ… Сорба…

Дѣвушка кивнула головой.

— Не стану я ихняго супа ѣсть, — проговорила Глафира Семеновна. — Пусть жаритъ, по вчерашнему, бифштексъ

— А курицу съ рисомъ будешь ѣсть? — спросилъ мужъ.

— Ну, вареную курицу, пожалуй…

— На второе… Икинджи… — загнулъ Николай Ивановичъ два пальца и прибавилъ:- На второе курица — таукъ… вареная… Постой, какъ варить-то по-турецки? Циширмекъ. Съ рисомъ… Гдѣ тутъ рисъ? — перелисталъ онъ. — Вотъ рисъ… Пиринджъ… Итакъ: съ пиринджъ… На третье… Угюнджю…

— Да лучше-же мы закажемъ ея отцу обѣдъ, а онъ ей переведетъ, — опять остановила мужа Глафира Семеновна. — Вѣдь она все равно ничего не понимаетъ.

— Вздоръ. Все понимаетъ. Видишь, смѣется!

Стукъ въ дверь. Вошелъ Нюренбергъ.

— А! Гдѣ это вы пропадали? — воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Что-жъ вы вчера-то?.. Принесли счетъ? Намъ нужно посчитаться.

— Я, эфендимъ, былъ вчера, но вы такого сладкаго сонъ спали… — началъ Нюренбергъ.

— А подождать не могли? Ну-съ, давайте считаться… Я вамъ выдалъ шесть золотыхъ по двадцати франковъ и четыре раза давалъ по серебряному меджидіе…

— Съ васъ, эфендимъ, еще слѣдуетъ сорокъ франковъ и десять съ половиной піастры. Ну, піастры, Аллахъ съ ними! Я на этого сумма дѣлаю скидку, — отвѣчалъ Нюренбергъ и махнулъ рукой.

— Сколько? Сколько съ меня слѣдуетъ? — вспыхнулъ Николай Ивановичъ.

— Сорокъ франковъ. Двухъ золотыхъ.

— За что?

Нюренбергъ приблизился къ столу и заговорилъ:

— Я, эфендимъ, себѣ считаю только по десяти франковъ въ день… Это у насъ такса для всѣхъ проводниковъ. Три дня — тридцать франковъ. Третьяго дня, вчера, сегодня…

— Но вѣдь сегодня-то еще не началось, да мнѣ сегодня васъ и не надо. Меня будетъ сопровождать по городу здѣшній хозяинъ.

— Здѣшняго хозяинъ? — сдѣлалъ гримасу Нюренбергъ и прибавилъ: — Берите хоть десять здѣшняго хозяинъ. Пусть васъ надуваютъ. Но сегодня я своего день все-таки потерялъ, кто-жъ меня теперь въ одиннадцатаго часу возьметъ!

— Ну, хорошо, хорошо. Тридцать франковъ… Но куда-же остальныя-то деньги вы растратили? спросилъ Николай Ивановичъ.

— Экипажъ отъ перваго ранга съ лучшаго арабскаго лошади… Билеты, купленнаго у турец, его попы для мечетей, — перечислялъ Нюренбергъ. Четырехъ мечети по меджмдіе — четыре меджидіе. — Двухъ перзонъ — восемь серебрянаго меджидіе.

— Чего? Двухъ персомъ? Да вѣдь самъ же ты мнѣ разсказывалъ, что сколько-бы персонъ ни было — все равно въ мечеть за входъ одно меджидіе.

— Пхе… фуй… Никогда я такого глупости не говорилъ.

— Однако, ты, полупочтенный, говорить говори да не заговаривайся! Я глупостей тоже не говорю! — крикнулъ Николай Ивановичъ на Нюренберга. Вѣдь ты ограбить меня хочешь.