Купецъ, бормоча что-то по-турецки, вытащилъ изъ-за прилавка табуретъ съ перламутровой инкрустаціей и предложилъ Глафирѣ Семеновнѣ на него сѣсть, а мужчинамъ указалъ на стопку ковровъ, лежавшихъ около прилавка. Затѣмъ, захлопалъ въ ладоши. Изъ-подъ висячаго ковра, отдѣляющаго переднюю лавку отъ задней, выскочилъ мальчикъ лѣтъ тринадцати въ курткѣ и фескѣ. Купецъ сказалъ ему что-то, и онъ мгновенно выбѣжалъ изъ лавки. Купецъ началъ развертывать и показывалъ ковры, разстилая ихъ на полу, и при каждомъ коврѣ вздыхалъ и говорилъ по-русски:

— Ахъ, хорошо!

— Только одно слово и знаетъ по-русски, — заявилъ Карапетъ.

Ковры началъ купецъ показывать отъ двухсотъ піастровъ цѣной и переходилъ все выше и выше. Супруги выбирали ковры, а Карапетъ переводилъ разговоръ. Нарыта была уже цѣлая груда ковровъ, когда Николай Ивановичъ остановился на одномъ изъ нихъ и спросилъ цѣну. Купецъ сказалъ, поплевалъ на руку и для чего-то сталъ гладить коверъ рукой.

— Шесть сто и пятьдесятъ піастры проситъ, перевелъ Карапетъ.

— Постой… сколько-же это на наши деньги? — задалъ себѣ вопросъ Николай Ивановичъ, сосчиталъ и сказалъ:- Около пятидесяти рублей. Фю-фю-фю! Это дорого будетъ.

— Триста піастровъ… учъ-юзъ… сказалъ Николай Ивановичъ.

Продавецъ улыбнулся, покачалъ головой и заговорилъ что-то по турецки.

— Онъ проситъ, дюша мой, подождать торговаться, пока угощеніе не принесутъ, — перевелъ Карапетъ.

— Какое угощеніе? — спросила Глафира Семеновна.

— Кофе принесутъ. Онъ учтивый человѣкъ и хочетъ показать вамъ учтивость, дюша мой.

И точно. Сейчасъ-же влетѣлъ въ лавку запыхавшійся мальчикъ съ подносомъ, на которомъ стояли четыре чашки чернаго кофе, и поставилъ подносъ на прилавокъ. Торговецъ сталъ предлагать жестами выпить кофе. Супруги благодарили и взяли по чашечкѣ.

— Не подмѣшалъ-ли чего сюда малецъ-то? проговорила Глафира Семеновна.

— Ну, вотъ еще! Съ какой-же стати? возразилъ Николай Ивановичъ. — А только этимъ угощеніемъ онъ насъ какъ-то обезоруживаетъ торговаться.

Карапетъ, услыша эти слова, махнулъ рукой.

— Фуй! — сказалъ онъ. — Торгуйся, дюша мой, сколько хочешь. Турки это любятъ.

— Такъ сколько-же, почтенный, послѣдняя-то цѣна? — спросилъ Николай Ивановичъ. — Я надавалъ триста піастровъ.

Турокъ что-то отвѣтилъ. Армянинъ перевелъ:

— Шестьсотъ его послѣдняя цѣна. Онъ говоритъ, что это старинный коверъ и былъ когда-то во дворцѣ султана Мурата.

— Ну, триста пятьдесятъ. Учъ-юзъ и эхли… — сказалъ Николай Ивановичъ, прихлебывая кофе.

— Много прибавляешь, много прибавляешь, дюша мой, — замѣтилъ ему Карапетъ:- Алтнышъ.

Торговецъ махнулъ рукой и прибавилъ:

— Бешьюзъ.

— Бешьюзъ — это пятьсотъ. На пятьсотъ ужъ спустилъ. Все-таки, дорого. Учъ-юзъ.

— Дертъ-юзъ… Саксонъ.

— Четыреста восемьдесятъ, — перевелъ армянинъ. — Коверъ хорошій, очень хорошій. Давай, эфендимъ, сразу четыреста и уходи. Онъ отдастъ. — Дертъ-юзъ… — объявилъ онъ турку, допилъ чашку кофе и сталъ вылизывать изъ нея языкомъ гущу.

Супруги начали уходить изъ лавки, турокъ испугался и закричалъ по-турецки, что отдастъ за четыреста тридцать піастровъ.

— Ни копѣйки больше! — покачалъ головой Николай Ивановичъ.

Купецъ выскочилъ изъ-за прилавка и сталъ махать руками, прося супруговъ остановиться. Компанія остановилась. Турокъ довольно долго говорилъ по-турецки, очевидно, расхваливая коверъ и прося прибавки.

— Онъ, дюша мой, проситъ десять піастра прибавки на баня, — перевелъ Карапетъ.