— Нѣтъ, мы изъ Петербурга, сказала Глафира Семеновна.

— Изъ Петербурга? О, еще того лучше!

Ривка поклонилась Какъ институтка, сдѣлавъ книксенъ, и стала просить присѣсть посѣтителей на стулья.

— Стало быть вы русскій подданный, что называете насъ своими соотечественниками? спросилъ Николай Ивановичъ, садясь и доставая изъ кармана бумажникъ.

— О, я былъ русскова подданный, но я уѣхалъ въ Стамбулъ, потомъ уѣхалъ въ Каиръ, потомъ уѣхалъ въ Вѣна… Я и самъ теперь не знаю, какой я подданный, отвѣчалъ мѣняла, улыбаясь. — Въ самомъ дѣлѣ, не знаю, какой я подданный. Жена моя изъ Румынія, изъ Букарестъ, но говоритъ по-русски. Ривке! Говори, душе моя, по русскому.

— Теперь въ Петербургѣ очень холодно? задала вопросъ Ривка.

— Да, когда мы недѣли полторы тому назадъ уѣхали изъ Петербурга, было десять градусовъ мороза, отвѣчалъ Николай Ивановичъ и вынулъ изъ бумажника сотенную новенькую бумажку.

XIV

— Вамъ что же: серебромъ выдать. золотомъ или банковыми билетами? спросилъ мѣняла, любуясь на новую сторублевую бумажку.

Николай Ивановичъ замялся.

— Да куда-же все серебромъ-то? Это ужъ очень много будетъ. У меня и въ кошелекъ не влѣзетъ, отвѣчалъ онъ. — Дайте золотомъ, серебромъ и билетами.

— А по скольку? Здѣсь въ Бѣлградѣ курсъ разный! На золото одинъ, на серебро другой, на кредитнаго билеты третій. Золотомъ даютъ сегодня за сто рублей 263 1/2 динара, серебромъ 266, а билетами 270.

— Бери билетами и серебромъ. Вѣдь это-же выгоднѣе, сказала мужу Глафира Семеновна и спросила мѣнялу:- А билеты вездѣ берутъ?

— Вездѣ, вездѣ, мадамъ. Какъ въ Россіи ваши кредитные билеты вездѣ ходятъ отлично, такъ точно здѣсь билеты сербскаго банка. Разумѣется, вамъ и билетами выгоднѣе платить. Я вамъ дамъ такъ: на десять рублей серебромъ, а на девяносто билетами, обратился мѣняла къ Николаю Ивановичу. И такъ, какъ вы мой соотечественникъ, то и серебро и билеты буду считать по 270 динаровъ за сто. Это я дѣлаю для того, что люблю русскихъ.

— Ну, давайте.

— Ѣданъ, два, три… началъ отсчитывать мѣняла, звеня серебряными динарами. — Седамъ, осамъ, деветъ… ѣданаестъ, дванаестъ… тринаестъ… двадесять, двадесять и ѣданъ, двадесять и два… Тутъ вотъ есть съ маленькаго дырочки, но въ Сербіи и съ дырочки серебряные динары ходятъ, сказалъ онъ и, отсчитавъ серебро, полѣзъ въ ящикъ прилавка за билетами.

Вскорѣ сербскія деньги были отсчитаны. Мѣняла далъ на два динара и цинковыхъ размѣнныхъ монетъ по двадцати, десяти и пяти пара, объяснивъ, что въ динарѣ содержится сто пара.

— Какъ во Франціи во франкѣ сто сантимовъ, сказала Глафира Семеновна. — Понимаемъ.

— Да вѣдь динаръ тотъ-же франкъ, но только сербскій. Здѣсь французскова система, кивнулъ мѣняла. — А теперь, если вы любитель старинныхъ монетъ, не желаете-ли вы купить у меня самаво рѣдкова монетъ отъ Бизанцъ?.. обратился онъ къ Николаю Ивановичу. — Есть отъ императоръ Теодосій, есть отъ Константинъ.

— Нѣтъ, нѣтъ. На кой онѣ мнѣ шутъ!

— Для своего русскаго соотечественникъ я дешево-бы продалъ.

— Богъ съ ними. Прощайте. Поѣдемъ, Глафира Семеновна, сталъ звать жену Николай Ивановичъ.

— Постойте трошечки, ваше превосходительство, удержалъ его еврей. — Тогда часы англійскова съ музыкой не хотите-ли купить?

— Не надо. Ничего не надо, махнулъ рукой Николай Ивановичъ.

— А то самый древній кадильнаца есть отъ Бизанцскій царства?

— Нѣтъ, нѣтъ. Не затѣмъ пріѣхали.

— Да вы посмотрите прежде. Такова кадильница въ парижскомъ музеумъ нѣтъ!

И еврей-мѣняла вытащилъ изъ-подъ прилавка какую-то рѣшетчатую серебряную чашку съ крышкой и съ изображеніемъ на ней креста.